Кемель Токаев - Таинственный след

— Да, да, конечно, — поняв, в чем дело, заулыбался экскурсовод, — Тарас Григорьевич Шевченко для всех нас родной и близкий поэт.

Дом-музей поэта стоит на улице Шевченко. Это небольшое одноэтажное строение под железной крышей. Когда знакомишься с музеем, то в памяти невольно возникают слова нашего великого земляка, писателя Мухтара Ауэзова.

«Такие великие таланты, как Шевченко, — писал он, — одни могут заполнить бесплодную пустоту, образовавшуюся за многие века».

В этом домике Шевченко жил весну и лето 1846 года. Здесь он создал «Русалку» и другие произведения, написал картину «Вид Киева». В музее хранятся произведения поэта, одежда, которую он носил в ссылке, кисти, краски, мольберт. Здесь находится и рубашка из белого холста с вышивкой, сделанной родной сестрой Тараса.

Картина Тараса Шевченко, изображающая Киев, очень интересна. Человек, впервые попавший в город, должен, по моему мнению, прежде всего познакомиться с этой картиной. Правда, она показывает панораму старого Киева, но именно это помогает лучше увидеть сегодняшний город. На картине Шевченко прямо в центре города изображены холмы, разделенные оврагами и ямами, а Крещатик представляет долину между этих гор. С какого конца города ни пойдешь — все дороги ведут к Крещатику.

Какой же сегодня Крещатик? Это сравнительно небольшая, но очень широкая и просторная улица. Здесь находятся лучшие магазины и кафе города. Своеобразно расположена на Крещатике гостиница «Москва». Огромное здание в двенадцать этажей, будто не желая заслонять красоту Крещатика, стоит несколько поодаль, на холме. В то же время гостиница «Москва» своей обособленностью дополняет красивейший ансамбль Крещатика. Множество лестниц и расположенных в разных местах маленьких площадей словно бы рассеивают скопление людей. Многолюдность этих мест не бросается в глаза. Ниже гостиницы «Москва» — здание консерватории. Дальше можно увидеть и магазины, прилепившиеся по склонам многочисленных ущелий. Разнообразные по стилю, построенные в разные эпохи дома гармонично сливаются в один общий характерный ансамбль.

Таков сегодня Крещатик. Его неподражаемая красота особенно проявляется в вечерние часы, когда улица расцвечивается огнями реклам. На улице шумно, бесконечным потоком идут троллейбусы, автобусы, легковые автомобили. И, конечно же, множество людей. Но они не спешат, как это наблюдается, например, в Москве. Люди идут степенно, не торопясь.

Мы вернулись с прогулки по городу довольно поздно, усталые, но довольные. Хотелось сейчас же лечь в постель, чтобы, встав поутру, снова отправиться в удивительное путешествие. Но нам с Кали отдохнуть не пришлось. В коридоре Кали остановила дежурная и сообщила, что его давно уже разыскивают.

— Вас ожидает ваш друг-партизан, — сказала она и взяла Кали под руку. — Он уже несколько раз приходил за вами и поручил мне привести вас к нему, как вы только появитесь. Идемте!

Кали ушел вместе с дежурной, а спустя некоторое время вернулся за мной.

— Нас приглашает к себе мой товарищ, — проговорил он, — отказываться просто неудобно. Сейчас же едем к нему.

Спустились вниз и у подъезда, рядом с машиной, увидели худощавого, светловолосого, чуть сутулившегося человека. Острый нос, глубоко посаженные глаза и овальные, в морщинах, щеки показались мне знакомыми. Я обратил внимание на его одежду. Он был в стареньком, полинявшем пиджаке, в стоптанных, ободранных желтых ботинках. Костюм явно не подходил для торжественного свидания с товарищем.

— Крячек, — сказал он, крепко пожимая мне руку, — Алексей Васильевич. — Потом, перехватив мой внимательный взгляд, добавил смеясь: — Удивляетесь моему наряду? Ведь я — автомобилист. Как надену добрый костюм, обязательно под машиной приходится полазить. Вот и стараешься приспосабливаться к обстановке. Но на этот раз, не сомневайтесь, доставлю вас с ветерком. Садитесь в машину.

Жил Алексей Васильевич на западной окраине города, довольно далеко от центра и по дороге успел рассказать нам о многом. Старые партизаны делились новостями, вспоминали друзей, знакомых. Крячек на своей машине частенько объезжает их и хорошо знает, как живут бывшие партизаны.

Весело было и дома. Гостеприимный хозяин жил в просторной двухкомнатной квартире. Жена хозяина уехала с внучатами погостить у родителей в деревне, и нас принимала в доме его старшая дочь Мария. Украинское гостеприимство ничем не уступает казахстанскому. Нам с Кали пришлось в этот вечер довольно трудновато... Мария просто не давала нам передохнуть, беспрестанно угощая.

— Ешьте, ешьте, — подбадривала нас Мария, предлагая блюдо за блюдом. — От еды человек крепче делается и веселее.

Мы отшучивались, но старались не обижать хозяйку и отдавали должное ее кулинарному искусству. Потом мы усаживаемся в кружок, и Кали с Алексеем Васильевичем начинают свой долгий партизанский разговор. Они перебивают друг друга, горячатся. Прошли годы, но старые друзья, вспоминая прошлое, говорят обо всем так обстоятельно и подробно, словно все это было вчера.

— А ты помнишь, как мы к тебе с Поповым ночью заходили? — спрашивает Кали.

— С Николаем-то? Как же не помнить? — улыбается Алексей Васильевич. — Мы еще упрашивали вас остаться, подождать, когда Днепр замерзнет получше. А вы не послушались и ушли.

— Когда полицаи арестовали нас, мы подумали: конец пришел, отпартизанились, — вспоминает Кали. — Но нет, нам повезло, удрали. Смерть по пятам гналась за нами. Удивляюсь, как только живы остались. Видно, правильно говорят, что смелого пуля минует.

— А я помню, как вы тогда рассказывали об этом, и тоже удивлялась, — вступает в разговор Мария.

— Э, где тебе помнить? — Кали улыбается, словно поддразнивая Марию. — Ты тогда в пеленках была.

— Да нет, что вы, — обиделась Мария. — Я лежала на печке и все слышала. А сколько раз я вам на руки поливала, когда вы умывались? Вы еще говорили тогда: «Неси полное ведро, а то грязь не отмою».

— Разве так было, Муся? — переспрашивает Кали и весело смеется, но вдруг лицо его грустнеет. — Тогда ты и вправду была совсем маленькой. А теперь уже мать троих детей. Тяжелое мы время пережили.

Друзья вспоминали минувшее, а перед моими глазами вновь вставала Ирина. Она тоже была подпольщицей, возможно, знала и Крячека. Несколько раз я порывался спросить об этом у Алексея Васильевича, но что-то сдерживало меня. Скорее всего, я боялся получить отрицательный ответ. Скажет, что не знает никакой Ирины, и тем огорчит меня. Но Алексей Васильевич заметил мое волнение и сам начал разговор.

— Вы о чем-то хотите спросить меня? — сказал он. — Я знаю, что вы участвовали в боях за Киев. Возможно, у вас есть здесь знакомые? Так мы поищем и, глядишь, найдем. Нам это частенько приходится делать.