Василий Сретенский - ОТ/ЧЁТ

В субботу на той неделе, после обеда, молодой князь Александр Владимирович отправился на конную прогулку, что бывало нередко, а по летнему времени почти каждый день. Алексей Петрович, сильно развлеченный своими химическими опытами и к тому ж испытывавший по временам сильные боли в позвоночнике, компанию ему составлял редко, во всем полагаясь на камердинера молодого барина Фрола, всюду хозяина сопровождавшего.

Вот и в этот день Александр, как говорят, долго скакал по окрестностям Старбеева в сопровождении своего камердинера, а выехав на берег речки Химки, решил искупаться. Речушка сия быстра и неглубока. Правда, встречаются в ней омуты. Студеная вода ее составляет опасность лишь для пловцов неопытных, к коим, конечно, молодого князя отнести нельзя. Поэтому ни Фрол, ни те из крестьян, кто случился в то время рядом, за барином пристально не следили. А когда бабы у берега крик подняли, он уже с головой под воду и ушел.

Фрол с мужиками кинулись в реку, вытащили барина, но он, по их словам, кои я лично слышал, уже не дышал. Фрол поскакал уведомить Алексея Петровича. На счастие, коляска управляющего, собиравшегося ехать в Москву, была запряжена. Алексей Петрович примчался в ней на берег злосчастной речки и там, как говорят свидетели произошедшего, „набросился“ на тело княжича. Зная нежность и чувствительность сердца нашего друга, я было подумал, что он бросился оплакивать безвременно усопшего своего воспитанника. Однако все видевшие его меня в том разубедили.

Алексей Петрович, прискакав на берег, перевернул Александра на живот, раскрыл ему рот, затем вновь вернул его на спину и несколько раз надавил ему на грудь. Мужики и бабы, окружившие тело княжича, решили, что ум покинул бедного Алексеи Петровича, в хотели его уж оттащить от тела, но тот грозным криком их всех прогнал. Погрузив тело несчастного мальчика в коляску, он отвез к себе во флигель, где с ним н заперся, ее отвечай ни на обращенные к нему слова, ни на стух. И лишь однажды он, высунувшись из окна с пистолетом, заявил, что пристрелит любого, кто попытается войти во флигель ранее следующего утра.

Не могу объяснить мучительного состояния Алексея Петровича и всего им пережитого за тот вечер и ночь, только наутро из флигеля вышел, жив и невредим, князь Александр Владимирович. А друга нашего нашли в его комнате мертвым. Тогда же слухи о колдовстве и волхвовании стали распространяться из Старбеевского, достигнув вконец расстроенного князя Владимира.

Приехав в Старбеевское, я первым делом осмотрел Александра. Он не подавал никаких признаков болезненного состояния, был телом крепок и духом ясен, хотя, как и все мы, весьма удручен неожиданной смертию любимого своего наставника. Я сделал все от меня зависящее, чтобы объяснить в простых и доходчивых словах происшествие post factum дворне, а главное — священнику церкви Козьмы и Дамиана отцу Василию.

Сообщил я, что действия, предпринятые Алексеем Петровичем на берегу, были не чем иным, как попыткой избавить желудок и легкие Александра от воды и тем дать место воздуху, что ему, видимо, и удалось сначала не в полной мере. Тряска же в коляске на ухабах способствовала удалению остатков жидкости, поскольку Александр лежал, как описывают это видевшие, лицом вниз. Во флигеле дыхание наладилось, но княжич был еще в забытьи, а проще говоря, в обмороке. Алексей Петрович укутал его одеялами, что и советуют делать медики, как, например Dr Schmundt: „Die Darlegung der ärztlichen Handlunder in folgenden Unglückssituationen: Brand, Überschwemmung oder Erdbeben sowie auch bei anderen der eigenen Erfahrung und den Beschreibungen von Kollegen entnommenen underwarteten und bedrohlichen Erignissen“ Leipzig, 1801 [18] Доктор Шмундт: «Изложение врачебных действий в случаях несчастных происшествий, как то: пожар, наводнение или землетрясение, а также иных подобного рода неожиданных и угрожающих событий, взятых из личного опыта и описаний коллег». Лейпциг, 1801 (нем.). .

Кроме того, царапина, небольшая, но глубокая, на левой руке Александра Владимировича, нанесенная, вероятно, корягою в то время, когда его тянули из воды, была тщательно промыта каким-то раствором и перевязана. Так что я нашел ее совершенно чистою без опасности нагноения.

К нашей всеобщей скорби, волнение, перенесенное Алексеем Петровичем при спасении жизни и здоровья его воспитанника, вызвало у него апоплексический удар, следствием чего и стала его скоропостижная смерть. Приметы же якобы удушения, появившиеся у него на шее, объясняются тем, что воротник военного мундира, бывшего своего рода повседневным платьем Алексея Петровича, высокий и чрезвычайно узкий, вдавился ему под горло, мешая движению крови и, возможно, ускорив его кончину, оставив при том свой характерный отпечаток.

Что же касается стеклянной колбы или мензурки, найденной возле тела покойного, то, по всей видимости он при падении, вызванном пароксизмом сей болезни, увлек ее со стола, на котором проводил свои химические опыты, прерванные появлением Фрола и известием об утоплении барича. Минерал, растворенный в этой мензурке, и оставил бурые пятна на ковре и одежде нашего незабвенного друга. Если же это и была кровь, то самая ее малость, из небольшой ранки на безымянном пальце Алексея Петровича, появившейся, видимо, уже после падения.

Мнение, изложенное мною со всею категоричностию, на которую я только был способен, и решительные меры, взятые князем Владимиром Хованским, способствовали утишению слухов в округе. Москва же, поговорив день-другой, успокоится быстро. Иные новости, иные слухи займут умы, а главное — языки досужих сплетников.

Ко всем тем обстоятельствам осталось добавить мне, что похоронен был Алексей Петрович по полному обряду и в церковной ограде, чему князь Владимир также сильно поспособствовал. По завещанию покойного, небольшой капитал, ему принадлежащий, передан будет его внучатым племянникам, детям его старшего племянника Степана, книги, в количестве более 3 тысяч томов — Московскому университету. Личные же бумаги Алексея Петровича, по особо оговоренному в завещании пункту, известному и Вам, любезный государь Петр Ларионович, были нами преданы огню.

Извините меня, Петр Ларионович, что я написал сие смутно и беспорядочно, что только по расстройству чувств моих в мысль пришло.

Впрочем, поручая себя в благосклонное расположение Ваше и дружество, останусь навсегда с искреннею любовью и почтением

1 июня 1819 Москва

Милостивый Государь Вашим покорнейшим слугою П.В.»

Ну что ж. Завтра я во всем этом постараюсь разобраться. А сейчас: «Фу, Сципион, молчать!» Пошли спать, дружище.

Проспал. Вот и сбылся кошмар преподавателя: впору на занятия без штанов бежать. Так, щетина как раз на трехдневную тянет, бриться не обязательно. Водолазку можно не гладить, галстук к ней не нужен. Жвачка вместо зубной щетки. О завтраке речи нет. Машину у подъезда схвачу и — пятнадцать минут не опоздание. Ну, двадцать.