Ольга Лаврова - Отдельное требование

— Постараюсь, — сказал он сквозь зубы.

А разводящий все не шел, и Стрепетов едва дождался, когда можно будет сказать: «Уведите!»

Стрепетов мерял ногами московские улицы, переулки и бульвары. В дороге постепенно приходил в себя, мысли утрясались. А до райотдела — он прикинул — пешего хода было на час, ну, с маленьким гаком. По туристским масштабам — пустяк.

По-настоящему он не видел ни бульваров, ни улиц, ни переулков. Они шли вторым планом, случайным фоном того, что он нес в себе, что продолжало в нем клокотать и гудеть: тишина тюремного кабинета, наглость Антипиной, его палец, бесконечно долго прижатый к кнопке звонка, цепь фактов, которые, как их ни переставляй, ведут все к одному финалу, ее судорожное желание поскорей закончить дело, пока не раскрыто главное, и снова тот миг, когда страшное озарение впервые коснулось его, — все это кружилось в нем беспорядочным хороводом, заставляя убыстрять шаги, перемахивать вчерашние лужи и закуривать на ходу, потому что его гнало вперед, и остановиться он пока не мог...

Стрепетов не сказал бы, где именно, на каком повороте или перекрестке он сообразил, что принял безоговорочно мысль об убийстве, и теперь вроде бы стал привыкать к тому, что (выражаясь официально) в его производстве появилось отныне дело о преднамеренном убийстве гражданкой Антипиной А. И. ... и так далее.

Там, в Таганке, в первые минуты он испытал бы только облегчение, если бы его догадка была опровергнута и разбита в прах. Теперь она уже стала его принадлежностью, его достижением. «Как я, дурак, не додумался раньше!.. Но это еще надо доказать, доказать!..»

В нем закипал охотничий азарт.

...Пусто, гулко. Все разошлись. Только Нефедов торчит в дежурке. Увидел Стрепетова — обрадовался слушателю:

— Алексей Станиславыч, вот в шестьдесят восьмом случай!.. Пропойца один, Авласевич по фамилии, до того надрался, что решил из окошка выкинуться. Ну и сиганул с пятого этажа. Так, можете себе представить, угодил не куда-нибудь, а в печную трубу трехэтажного дома, который стоял вплотную аккурат под окном! Проехал в ней с разгона метра два и застрял. Жильцы просыпаются — слышат, в печи кто-то орет нечеловеческим голосом. Они, себя не помня, — в милицию. Те приходят на место — впрямь воет кто-то. Туда-сюда — с ног сбились! Пришлось трубу разбирать.

Стрепетов посмеялся. Нельзя же не поддержать человека, когда он чуть не слезы от хохота утирает. Даже если тебе сейчас не до фантастических пропойц.

— Андрей Егорович, не помните, полгода назад не было нераскрытого случая детоубийства?

— Вроде не слыхал... А вы сводки посмотрите. Вот они. Полистайте, мало ли что.

— Спасибо.

«Умница».

Как тут скрупулезно все зафиксировано и сохранено! День за днем, месяц за месяцем. Описание преступлений Приметы преступников, объявленных во всесоюзный розыск. И рядом — мелочи: сдан финский нож с костяной ручкой, сгорели на задворках магазина два ящика со стружкой — из-под яиц... Стрепетов искал первую декаду марта. Чем черт не шутит! Ага, вот он, март! «На помойке обнаружен старый пистолет без патронов... Мелкая кража на вокзале... Сданы в отделение утерянные документы... Ножевое ранение в пьяной драке...» Нет, все не то, не то! «Найден аккредитив на крупную сумму... Разбита витрина парикмахерской... Найдено одеяло детское... Угнана серая «Волга»... Прекратить розыск в связи с задержанием...»

Стоп! Было слово. Какое-то слово. Поехали обратно. Какое-то слово, которое зацепилось в мозгу. Только где?.. Вот оно! «Детское».

«Утром 9 марта около дома № 12 по Проточному переулку найдено стеганое одеяло детское, зеленого цвета».

«Одеяло детское зеленого цвета... Детское... Зеленого цвета. Зеленое одеяльце. Проточный переулок. Кварталы развалюх. Полуосвещенная набережная. Девятое марта. Зеленое одеяльце. Проточный переулок. Пятнадцать минут ходьбы от дома Антипиной. Восьмое марта. Вечер. Проточный переулок. Десять минут ходьбы от сестры. Зеленое одеяльце, «...запишите обязательно: ватное, шелком крытое, зелененькое...»

— Андрей Егорыч!

— Ау!

— Как позвонить в Бюро находок?

— Бэ четыре, две девятки, пятьдесят семь.

— Б 4-99-57?..

...— Да не торопите вы. Ищу в журнале... Нет, не востребовано ваше одеяльце. Запишите телефон склада.

— А когда склад... Черт, бросила трубку!

Великолепный, невозмутимый Андрей Егорович! Если бы ты знал! Ведь это доказательство, вещественное доказательство! Но спокойно. Спокойно, говорят тебе! Почему одеяльце брошено? Зачем?..

Проточный переулок. Набережная. Темень. Река. Река — проще всего. Кто опознает шестимесячного утопленника, даже если найдут? А одеяло... Ну конечно же! Одеяло — улика, оно кому-то хорошо известно, по одеялу еще докопаются. И к тому же оно жжет руки. После этого. Не догадалась, видно, что хозяйке вернуть — выгодней для самой же... Скорей сунуть его в темную подворотню и прочь, дальше... к сестре! А почему к сестре? Вот тут буксует. Зачем? Сестра. Сестра... Взаимная ненависть. Какие-то бабьи страсти. «Поздравила с Восьмым марта». Чего-то она недоговаривала тогда, Вера Ивановна Куравлева. Но чего? Стоп! В деле Антипиной есть изъятые при обыске письма. Они не читаны. Не понадобились. Были там, помнится, за подписью «Куравлева». Надо посмотреть.

— Андрей Егорыч, дайте на минуту ключ от следственной комнаты. Я сейчас вернусь к вам на огонек...

Так... Не очень обширная корреспонденция. Какие-то приятельницы слали открыточки с курорта:

«Я здесь не теряюсь, чего и тебе желаю».

Она не терялась, нет! Приятели запечатывали послания в конверты.

«С удовольствием вспоминаю приятно проведенный вечер. Сообщите, когда сможем встретиться». «Больше я с тобой никаких делов иметь не желаю, потому что ты паскуда».

Редкая проницательность. Ага, вот они, два письма от Куравлевой! Теперь внимание...

В первом даты нет. И почтовый штемпель затертый. Но похоже, что проставлен май прошлого года.

«Дорогая Тосенька! Командировка моя затягивается, вернусь только дней через десять — и тогда сразу к тебе. Припасай водочки-закусочки. Вспоминаю тебя часто и скучаю. Смотри там, без меня не развлекайся с другим, а то морду набью и брошу».

«Фу, я, кажется, не то читаю. Да нет же, вот подпись: «Куравлева». Что за галиматья?..»

«Целую во все места... Жди к 20-му... Остаюсь твой

И закорючка. Не «В. Куравлева», а «Д. Куравлев» и закорючка! Просто дурацкая закорючка, которую можно принять за «а», только имея вместо глаз пустые плошки! Да и как могла бы она подписываться Куравлевой в мае прошлого года, если всего полгода назад вышла замуж... за этого самого Куравлева? Значит, вот оно что! «Я любила, ты отбила». Вот они откуда, бабьи страсти. Ну и денек — открытие за открытием!