Татьяна Соломатина - Естественное убийство. Невиновные

Проснулся он в пять утра, несмотря на воскресенье. После пробежки принял душ и развил бурную телефонную деятельность. Он позвонил в морг судебки, Сене, охраннику Саше и вдовцу Олегу. Знакомому следователю с рядом теоретических вопросов и частному детективу – с серией практических заданий. Только до Корсакова не смог дозвониться, хотя абонент вчера клялся быть доступным в любое время.

– Он срочно улетел в Лондон! – ответил охранник Саша. – Кроме того… Кроме того, меня уволили, господин Северный. Так что я вряд ли смогу быть вам полезен.

– Саша, позвольте узнать, почему вас уволили?

– Меня уволили без объяснения причин, Всеволод Алексеевич.

– А что вы сами думаете по этому поводу?

– Я ничего не думаю, Всеволод Алексеевич. Какой смысл думать, если я точно не знаю?

– Да, действительно. Спасибо, Саша. Вы мне очень помогли. Вы ещё будете доступны по этому номеру?

– Да. Это мой телефон.

– Тогда я с вами не прощаюсь.

– До свидания, Всеволод Алексеевич.

Северный подумал, что для робота, коим охранник Саша выглядит большую часть времени, он слишком по-человечески реагировал на мёртвую девушку в кровавой ванне. У этого должна быть причина. И что срочный отлёт в Лондон – весьма странное действие для человека, только-только потерявшего дочь. Хотя он сам, только-только найдя Алёну Дмитриевну, уже пытается себя занять выше крыши, чтобы не думать о ней… Не очень-то получается. Интересно, у Корсакова в Лондоне получается не думать о мёртвой дочери?.. Соколов был бы недоволен аналогией… Он снова набрал номер своего молодого друга.

– Да иду уже, иду я в твою «Благорожану»! – пропыхтел тот в трубку. – Вот сейчас только детское кресло присобачу – и отправляюсь!

– Идёшь? А должен уже ехать! Но я не поэтому… Слушай… – Северный на секунду замялся. – Дай мне номер Алёны Дмитриевны.

В ответ раздалось Сенино довольное ехидное ржание.

– Неужели неотразимому плейбою пришлось проводить ночь в одиночестве?! Мало того, так баба даже телефончик ему не оставила!!! Продинамила тебя Алёнка, да? Ой, не могу!

– Дашь номер или нет?! – рявкнул Северный.

– Я ей позвоню и дам твой. Идёт?

– А это удобно, чтобы она мне первой звонила?

– Да только так и удобно, разве нет? Понравился – позвонит. Нет – молчок. Твоё дело мужское – тихо мучиться…

– С каких это пор яйцо стало курице лекции читать о культуре сексуальных отношений на селе? – съязвил Северный. – И ты уж, пожалуйста, обойдись без развёрнутых комментариев на тему того, как я у тебя просил её телефон, а ты надо мной потешался, как детсадовец над воспитательницей, севшей в кусок пластилина.

– Да за кого ты меня принимаешь?! – притворно обиделся Соколов.

– За тебя. Вот именно, что за тебя! К слову, почему ты мне о ней никогда ничего не рассказывал?

– Потому.

– Вот за то, Соколов, тебя и люблю. До связи.

С полчаса ещё Северный бродил по квартире, как маятник, и думал. Поехать на дачу? А вдруг Алёна Дмитриевна позвонит? Пока что телефон разрывало только «Рамштайном» – Рита очухалась от первых впечатлений и жаждала кровавых разборок, по всей вероятности. Отключить телефон, избавившись от назойливой маменьки, он не мог. Вдруг Алёна всё-таки позвонит?

Она позвонила как раз по окончании того самого получаса.

– Привет, Всеволод Алексеевич! – сказала она дружелюбно и непринуждённо. – Приезжай к тому самому подъезду, у которого ты оставил меня вчера. Мы поедем в центр, припаркуем машину и будем гулять пешком, есть, пить и снова гулять пешком. А поздно вечером поедем к тебе.

– Скоро буду, – коротко ответил Северный, колоссальным усилием подавляя радость и не разрешая ей заявить о себе вслух.

И уже когда выскочил из дверей квартиры, успел возмутиться, что могла бы хоть спросить, не против ли он за ней заехать? Не занят ли? Он мог простудиться, в конце концов, сломать ногу… Да и хер с ним! Подумаешь, ногу сломать. Главное, что она позвонила! К тому же его всегда возмущали картонные дуры с этим их вечным: «Ты можешь за мной заехать?» Настоящая женщина не просит, а принимает как должное знаки внимания. И готовность. Что это за готовность, если какая-то сломанная нога может помешать проявить то самое внимание. Это как-то не по-мужски. Женщины сами разбаловали мужчин! Блин, что за глупые рассуждения! У него-то нога не сломана. Вот до чего додумался Северный, пока катился по широкому шоссе почти без пробок, что удивительно.

– Я надеюсь, у тебя кровать не с водяным матрасом в шёлковых простынях? – спросила она вечером, едва переступив порог его квартиры.

– Нет!

День, что называется, удался. Давно Северному не было так хорошо. Нет, не так. Хорошо Северному бывало достаточно часто. Но с Алёной Дмитриевной было не просто хорошо. Ну, что такое «хорошо»? Это когда не плохо. Хорошо – это не жарко и не холодно, а комфортно. Хорошо – это когда не голоден, но и не объелся. Хорошо – это когда мышцы требуют нагрузки и радуются после получения «дозы». Хорошо – это порция эндорфинов и энкефалинов. К Алёне Дмитриевне чисто физиологические определения не подходили. И слово «удовольствие» тоже ничего бы не отразило, потому что являлось бы лишь одним из показателей состояния, но не самим состоянием. Удовольствие – это хорошая книга, отличное виски и ощущение, что на сегодня что-то уже сделано, завтра – что-то предстоит, но сейчас – порядок. С Алёной даже посреди людного центра столицы было как на берегу моря в детстве. Нет, Северный не «впал в детство», а просто так сформулировал для себя: «как в детстве», имея в виду свежесть восприятия, новизну ощущений и какой-то беспрерывный… уют. Хотя уж на кого-кого – но на так называемую «уютную женщину» Соловецкая вовсе не походила. Она была достаточно иронична, к месту – саркастична. С удовольствием мелкого хулигана не стеснялась есть на скамье в Александровском парке бутерброды из «Макдоналдса», смеясь и роняя себе на джинсы капусту, а затем – отбирать у толстой вороны картонный контейнер, который та всё время вытаскивала из мусорки. Ворона вытаскивала – Алёна прогоняла ворону и снова заталкивала коробочку в урну, наконец скомкав её и запихав чуть не на дно. В ней чувствовалась в хорошем смысле детская непосредственность. Она не боялась показаться глупой или смешной, хотя иногда внезапно и сильно обижалась, чтобы через пять минут шлёпнуть его по заднице и сказать: «Северный, сам дурак!» И в то же время в ней чувствовались и острый ум, и глубокое чувство, и даже хитрость. Хитрость, впрочем, тоже была какой-то детской, а отнюдь не женской. Или даже собачьей. Ей-ей, к Алёне Дмитриевне так и просился виляющий хвост и выражение глаз «мы все понимаем, что я немного лукавлю, но это просто такая игра…». Такой женщиной мужчины должны увлекаться пачками, звать замуж, безумно ревновать, холить и лелеять, скандалить и нежничать. И любить, любить, любить…