Татьяна Соломатина - Естественное убийство. Невиновные

– Тут, типа, такая, значит, тема, Алёнка! Мужик, бля буду, высший класс! Я тебе говорю, он тебе в натуре понравится – ты охуеешь!

– Сеня! Ну когда же ты уже перестанешь сквернословить?! Сколько можно! И не хочу я ни с кем знакомиться. Если что-то моё должно быть со мной – оно будет со мной, так или иначе.

– Вот, знаешь! На случай надейся, а сам не плошай! И я тебе ещё не простил, что ты ко мне на свадьбу не пришла!

– Сеня. Я не могла, я дежурила!

– Отмазки не канают! Ты могла поменяться!

Разумеется, Алёна Дмитриевна могла поменяться. Но она не захотела. Она не захотела быть на свадьбе у Сени. Чтобы его невеста не почувствовала себя… Не почувствовала себя не невестой. Уже позже, познакомившись с Олесей, она поняла, что её опасения были лишними. Олеся Александровна была очень умной женщиной. Но кто же тогда это знал?

– Вот была бы у меня на свадьбе – уже десять лет как была бы, типа, приличной женщиной! Короче, вот тут твоей малой из Франкфурта привёз, оху… обалденно модная вещь!

Сеня был мил и забавен. Но Сеня не был тем человеком, который мог бы заставить Алёну Дмитриевну изменить своё решение. Так что она переехала в глушь. Чем и была очень довольна. Устроилась на работу в Ульяновскую ЦРБ, где как раз только-только умер начмед.

Возможно, это и был для Соловецкой тот самый дауншифтинг, о котором так много шумели в последние годы. Только Алёне Дмитриевне свой вариант – недалеко от Ульяновки – нравился больше, чем вариант Гоа, на предмет копеечных фруктовых соков которого в экстазе билась вся менеджерская поросль недоделанных печориных.

Всё в жизни Алёны Дмитриевны пришло в норму. Дочь не огорчала и, живя совершенно самостоятельно в теперь её законной квартире в Кунцеве (по тому адресу и в том подъезде, куда Соловецкую подвёз Северный), вела себя как взрослый и ответственный человек. Алёна, заботясь о дочери, даже завещание написала, хотя завещать, кроме скромного, хоть и уютного, удобного и современного коттеджика, особо было нечего. Но завещание есть завещание. Чтобы бабуля из Египтов-Германий не принеслась, в случае «если», собственность с внучкой делить. Алёнина дочь заслужила. Она хорошо училась, отлично соображала и с тринадцати лет сама зарабатывала не только пресловутые карманные деньги, но и на что повесомее – тряпки, обувь. И маме всегда преподносила хорошие подарки по поводу и без. Хотя дочь начмеда крупной больницы могла позволить себе и не грести навоз в денниках ипподрома. Могла. Но не позволяла. Когда тебя любят – любишь и ты. С дочерью не было «куриной», насквозь фальшивой «задушевности». С дочерью была настоящая любовь, не требующая бесконечных нюней и ненормальных бабских истерик. Как оно так хорошо всё вышло? Как-то так. Вышло – и хорошо.

Так что дочь не огорчала. Нынешняя работа – не напрягала. Чем может напрягать работа в Ульяновской ЦРБ после безумств многопрофильной столичной клиники? Возможно, Алёна Дмитриевна и теряла квалификацию, потому что все плановые операции направлялись в Москву в связи с нищетой районной больницы. Больницу, кстати, и вовсе планировали закрывать. Об этом свидетельствовал, как минимум, последний бюджет, куда меньший бюджета празднования дня не то ландыша, не то деревянной свистульки в уездном городишке. Но Алёну Дмитриевну и это не расстраивало. Может, чёрт возьми, и права мамаша?! И нужно дёрнуть куда-то наобум и найти там себе занятие, кардинально отличное от всего, что знал и умел? Возможно, Алёна Дмитриевна – прирождённый собиратель устриц на калифорнийском побережье?.. Непонятно зачем Алёна Дмитриевна открыла себе визу в США.

Да и вообще за время жизни сильно за городом она стала спокойнее. Мужчин у неё не было вовсе. И она по ним, признаться честно, соскучилась.

Когда забирала свой загранпаспорт с визой, решила заехать к Сене, раз уж в Москве и время есть. Ночевать Алёна Дмитриевна собиралась у дочери. А у Сени собиралась выпить. Потому и «Вранглер» оставила во дворе, перед тем как отправиться по делам. Она сейчас вообще чаще всего доезжала только до Кунцева. Жаль было тратить время в пробках. Она даже – наконец-то! – соскучилась по той, по своей детской Москве. И даже по детским своим ощущениям от метро и Красной площади с её окрестностями. Отчего бы и не побродить?

А у Сени – Северный.

А Соловецкая соскучилась по мужчинам.

Всё просто, и нечего извлекать из чуланов всякие там «чувства кожи». Ересь это всё! Всё ересь, кроме калифорнийских устриц. Да и они, признаться честно, тоже – сопли соплями! Ну, разве что под водку…

Алёна Дмитриевна зашла в свой кабинет – куда более скромный, чем прежний, столичный. Переоделась. Достала из сумки мобильный. Пролистала телефонную книгу. Открыла номер Северного. Уже было собралась набрать, но… Но бросила трубку в карман халата и вышла из кабинета. Пока устрицы далеко-далеко в Калифорнии, надо про обязанности на своей «ферме» не забывать. Какой такой Северный? Профессор был такой, Северный. Пару лекций на четвёртом-пятом курсе у них читал. На шестом уже не читал – умер. Так что никаких Северных. Да и выходные уже прошли.

Гоголя у него зачем-то взяла? Блажь дурацкая! Хотя почему? Наверное, чтобы были следующие выходные. Вот до следующих выходных и выбрось его из головы и прочих мест. Иди работай, Звезда Иванна!

И Алёна Дмитриевна Соловецкая работала, до самой пятницы не позволяя себе никаких мыслей о господине Северном.

В пятницу – позволила. Но позвонить ему решила в субботу. Только в субботу. Не сметь звонить ему в пятницу!

Придя вечером пятницы домой с работы, Северный решил сосредоточиться на окончательном решении интеллектуальной задачи. Оно уже было, это решение. Оставалось лишь найти верный способ, подставляя в свои ментальные построения все имеющиеся в наличии факты.

Северный сварил кофе, налил виски, поудобнее расположился в кресле и…

И тут позвонила Алёна!

Увидев, от кого входящий, Всеволод Алексеевич аж подпрыгнул. Ему обожгло солнечное сплетение, и ЧСС резко возросла. И кто? Кто тут пятидесятилетний мужик? Решив досчитать до десяти, чтобы успокоиться, и только после этого ответить, он мысленно произнёс «один» – и схватил трубку. Вдруг она не дождётся окончания демонстрации его выдержки? И тогда он точно тронется. Он уже близок.

– Алёна, привет! – сказал он спокойно и непринуждённо.

Алёна Дмитриевна и близко не могла заподозрить, что так спокойно отвечающий ей мужчина только что чуть не сверзился на пол, разлил своё обожаемое драгоценное виски, причём – прямо на валяющийся тут же, забытый ещё в понедельник, том раритетного собрания сочинений Гоголя, не обратив на это никакого внимания. И что частота сердечных сокращений его резко увеличилась в ответ на выброс катехоламинов. Она, ни о чём таком не подозревая, даже слегка расстроилась. Она претерпевала адовы муки, дав себе клятву раньше субботы не звонить. И вот – стала клятвопреступницей! Позвонила в пятницу вечером. А он спокоен, как снега Килиманджаро. Никаких страстей, старый пень! Сейчас она ему задаст!