Александра Маринина - Фантом памяти

- Все они одна шайка-лейка, друг друга прикрывают. Нет, Муся, я должен сам все вспомнить, чтобы понять, кому я мешаю со своей книгой. Или без книги, мешаю по каким-то другим причинам. Может быть, Маслов мне говорил что-то, называл конкретные имена, тогда я по крайней мере буду точно знать, кого нужно опасаться, и выстрою свое поведение таким образом, чтобы этот человек или эти люди не видели во мне опасности. Чайником прикинусь. С врагом лучше помириться, чем пытаться его уничтожить. Попытка ведь может и провалиться, а мир - это хоть какая-то гарантия.

- Как знаешь, - в Мусиных глазах читалось нескрываемое неодобрение. - Стало быть, тебе нужен психиатр?

- Самый лучший, - подтвердил я. - Сколько бы ни стоили его услуги. И такой, который не будет в целях саморекламы трепать на каждом углу, что у него лечится сам Корин. Я могу на тебя надеяться?

- Корин, - Муся тепло улыбнулась, - на кого ж тебе еще надеяться, если не на меня? Ты целиком состоишь только из головы и сердца, а твои руки, ноги и речевой аппарат - это я.

И через очень короткое время в моей жизни появился Бегемот. Я не страдаю излишним оптимизмом и верой в людей, поэтому отдавал себе отчет, что психиатр-психоаналитик, представившийся Михаилом Викторовичем, вполне вероятно, не самый лучший специалист из имеющихся в Москве. И не надо мне рассказывать про несгибаемых блюстителей врачебной этики. У меня самого родители-врачи, матушка - хирург, а отец был известным на всю столицу гинекологом, и все их окружение сплошь состояло из людей, связанных с медициной. С самого детства я прочно усвоил, что очень хорошие диагносты частенько не в ладах с этикой, запрещающей им упоминать о том, кто и от чего у них лечится, и наоборот, врачи, свято соблюдающие этические принципы, далеко не всегда блестящи как профессионалы. Конечно же, я хотел, чтобы специалист, которого найдет Муся, отвечал обоим требованиям, то есть одинаково хорошо умел и лечить, и молчать, но, как человек разумный, я понимал, что вряд ли это возможно. Каким-то одним из перечисленных качеств придется пожертвовать, и я решил пожертвовать, так сказать, медицинским критерием. Пусть уж лучше он будет не самым выдающимся психоаналитиком, но сможет гарантировать мне сохранение врачебной тайны, нежели наоборот. Может быть, мой случай не такой уж тяжелый и сложный, и с моей капризной памятью сможет справиться даже середнячок. Именно так я и заявил Мусе.

Михаил Викторович обладал внешностью поистине выдающейся. Огромный, с выпуклыми глазами и густым ежиком волос, он был толст во всем, начиная от живота и заканчивая губами и языком. И даже голос у него был толстым и жирным. Образ бегемота сложился у меня в голове еще до того, как он полностью внес свое тело через порог комнаты. Надо честно признать, что Бегемот обладал немалым внутренним обаянием (кажется, в умных книжках это называется магнетизмом), по крайней мере, через десять минут после начала разговора я перестал замечать и его малопривлекательную внешность, и его жирный, какой-то лоснящийся голос, и его странную привычку поправлять руками необъятную складку живота, словно пытаясь поудобнее уложить ее на пухлых бедрах.

- Давайте сразу договоримся об исходных посылках, - сказал он в первый свой визит. - Есть все основания считать, что у вас диссоциативная амнезия. Это означает, что в, вашей жизни произошло некое событие, которое оказало на вас чрезвычайно сильное психотравмирующее воздействие. Вашей психике тяжело было справиться с этим переживанием, и, как только подвернулась подходящая возможность, психика от этого неприятного воспоминания избавилась. Ей стало легче, теперь можно не помнить об этом и не расстраиваться из-за этого. Я понятно объясняю?

- Да, вполне, - рассеянно кивнул я. В его словах не было ничего нового, все это я уже слышал от Голой Собачки Эммы.

- Идем дальше, - Бегемот удовлетворенно покивал головой на толстой шее. - Психика - субстанция разумная, она лишнего не возьмет. Иными словами, она стерла из вашей памяти только само событие и вас самого как субъекта, знающего и помнящего об этом. Это означает, что травмирующее событие произошло, скорее всего, именно восемнадцатого июля девяносто девятого года, а не на следующий день, не через неделю и не через месяц после этого. Вы ведь, насколько я понимаю, уже неоднократно спрашивали у своих близких, не знают ли они, что это могло быть.

- Спрашивал. Никто ничего не знает. Я в тот день ехал на дачу, где планировал пробыть в полном одиночестве две-три недели, поработать над книгой. Жена утверждает, что через три недели с небольшим я вернулся и ни о чем таком ей не рассказывал.

- Стало быть, можно сделать вывод, что вы стыдитесь этого события. Стыдитесь настолько, что даже жене ничего не сказали.

- Не обязательно, - усмехнулся я. - Я не веду праведный образ жизни, у меня были и другие женщины, кроме жены. Не могу утверждать, что я этого стыжусь, но жене о них, само собой разумеется, не рассказываю. Я вообще не очень-то с ней делюсь, я человек замкнутый, привык все переживать в себе, в одиночку.

- Голубчик, вы же сами только что сказали, что у вас были и другие женщины, кроме жены. Стало быть, в самом адюльтере для вас нет и не может быть ничего особенного, ничего такого, что могло бы так сильно травмировать вашу психику. Даже если речь идет об отношениях с какой-то женщиной, то в этих отношениях должно быть нечто такое, что совершенно выбило вас из привычной колеи. Такое, чего раньше никогда не было. И наша с вами задача - постараться найти в вашей душе именно те струны, которые могут дать такой болезненный, такой невыносимый для внутреннего слуха аккорд. Для этого мы с вами вместе должны покопаться у вас внутри и выудить для начала все ваши страхи, как явные, которые вы прекрасно осознаете, так и скрытые, спрятанные на уровне бессознательного.

- А потом что? - заинтересовался я.

- А потом мы будем работать над тем, чтобы эти страхи уничтожить.

- А потом?

- Когда страхов не будет, ваша психика поймет, что можно выходить из подполья, образно выражаясь. Она ведь не дает вам сейчас вспомнить, потому что вы снова будете переживать и страдать. Как только она убедится, что страдать вы больше не будете, потому что вам на это событие, прошу прощения, наплевать с высокой колокольни, она с удовольствием вернет вам воспоминания, если ей хотя бы чуть-чуть помочь, дать маленький толчок. Таким образом, на первом этапе наших с вами занятий мы будем вылавливать из потомков вашей души страхи, на втором этапе мы будем их стирать и уничтожать, а на третьем подталкивать память. Стратегия лечения ясна?

Куда уж яснее, хотя не могу сказать, чтобы я был в восторге. Я почему-то был уверен, что присланный Мусей специалист будет работать только, выражаясь его же языком, по третьему этапу. Гипноз, внушение, транс, всякие там специальные психологические приемчики для стимулирования памяти. К этому я был готов. Но позволять чужому человеку копаться в моей душе я вовсе не собирался. Однако пути назад не было. Я мог отказаться от услуг Михаила Викторовича, но придет другой специалист и предложит мне то же самое. Другого-то способа нет, это я уже понял, пока Бегемот со свойственной ему обстоятельностью и неторопливостью излагал мне основы своей специальности и нашей с ним общей работы. Отказавшись же от услуг психоаналитика полностью, я не решал главную задачу: получить знания, позволяющие мне продолжать жить в покое и безопасности. И получить их как можно скорее, пока эту безопасность не разрушили самым грубым и беспардонным образом.