Александра Маринина - Фантом памяти

И, наконец, третья разновидность зданий - жилые дома. Все на одно лицо, все похожи на тот дом, в который я зашел вчера - дом Анны. Не было ни роскошных вилл, ни оригинальных коттеджей, ни простеньких бунгало, ни хижин. Добротные просторные дома в два этажа, примерно одинаковой архитектуры. Получается, в этой загадочной деревне не было ни бедных, ни богатых, все жители обладали одним и тем же уровнем достатка. Как такое может быть? Я где-то читал, что в свое время существовала идея построения общества всеобщего равенства в одной отдельно взятой стране. Неужели именно здесь, в этой богом забытой деревне как раз такое общество и построили? Тогда тем более странно, что об этом никто не знает, об этом не пишут газеты и не рассказывают по радио и телевидению.

Я добрел до окраины и неожиданно обнаружил католическую церковь. За церковью больше ничего не было, только поле, а за ним - лес, густой, темный и пугающий. И только тут я сообразил, что не видел в деревне кладбища. По моим представлениям, кладбище должно находиться рядом с церковью, а поскольку храмов на территории деревни мне не попадалось, то и про кладбища я как-то не вспоминал. Но и на окраине погоста не обнаружилось. Где же местные жители хоронят своих мертвецов?

Собственно говоря, я добрел только до одной точки на краю поселения, и выводы делать рановато. Надо обойти деревню вокруг и только потом сформировать список вопросов, которые будут заданы либо Анне, либо ее пока еще не знакомой мне пожилой соседке по имени Мария.

Я неспешно зашагал по дороге, опоясывающей деревню внешним кольцом, глубоко вдыхая влажный утренний воздух, еще не высушенный жарким летним солнцем, и наслаждаясь неизвестно откуда взявшейся неожиданной упругостью собственных шагов. В голове постепенно складывалась музыкальная тема для увертюры моей новой рок-оперы, ведь именно в начале дня лучше всего придумывается начало произведения. На моем пути встретились еще несколько католических и православных храмов, синагога и мечеть, но кладбища по-прежнему не обнаруживалось. В конце концов я снова оказался возле той же церкви, от которой начал свой круговой поход. Солнце стояло уже довольно высоко, и я подумал, что вполне прилично начать "делать визиты".

Найти дорогу к дому, где меня вчера столь любезно приютили и накормили ужином, труда не составляло, ибо утренний поход дал мне полное представление о нехитрой топографии деревни: три длинные улицы, пересекаемые через каждые двести-триста метров более короткими улочками. Все строго параллельно и перпендикулярно, словно строили одновременно и по простенькому чертежу. Как ни смешно, но в этом смысле маленькая заброшенная деревня напоминала мне Нью-Йорк или Барселону. Хотя насчет заброшенности я, пожалуй, погорячился... Неизвестная широкой публике - да, согласен, но, судя по количеству гостиниц и, стало быть, туристов, - вряд ли заброшенная.

Анну я увидел на крыльце. Она сидела в шезлонге, еще более красивая, чем вчера, в открытом легком платье, и пила чай из маленькой фарфоровой чашечки. Рядом стоял небольшой круглый столик, на котором красовался пузатый чайник, сахарница, молочник, еще одна чашка и поднос с выпечкой. По другую сторону стола на плетеном стуле восседал мужчина. Прежде чем я успел определить, сколько ему лет, я с неопровержимой очевидностью понял, что он влюблен страстно и безнадежно. Впрочем, насчет безнадежности я не уверен, может быть, мне просто хотелось так думать. Но то, что страстно, - сомнений не было. И поза, и выражение лица, и жесты, которыми он сопровождал свои пока еще не слышимые мне слова, - все свидетельствовало о его рабской зависимости от собеседницы и готовности к полному подчинению. Анна слушала его, как мне показалось, вполуха, рассеянно поглядывая по сторонам и скупо улыбаясь. Заметив меня, она лениво приподняла руку и помахала мне.

- Доброе утро! Как вы устроились?

- Отлично! А как Лаки и Буллит? Я встретил их вчера поздно вечером в баре и очень удивился. Неужели вы им это разрешаете?

- А почему нет? Я им все разрешаю. Здесь с ними не случится ничего плохого.

Я подошел поближе, ожидая, что Анна познакомит меня со своим гостем и предложит присоединиться к чаепитию, но она и не думала этого делать. Проявлять инициативу в данном вопросе я счел неуместным, в конце концов, она незамужняя женщина и имеет право не хотеть афишировать свои знакомства. Чувствуя легкую досаду (что скрывать, Анна мне очень нравилась) и не желая оказаться в положении навязчивого "третьего лишнего", я мило улыбнулся и спросил:

- Как вы думаете, уместно ли мне будет зайти познакомиться с вашей соседкой?

Вопрос не вызвал у нее ни малейшего удивления, во всяком случае, ни один мускул на ее безупречно красивом лице не дрогнул.

- Вы имеете в виду Марию? Разумеется. Она рада всякому гостю, ее двери открыты для всех. Можете смело идти. Да, кстати, там у нее Эспера, скажите девочке, что я испекла печенье, пусть придет и возьмет блюдо для Марии.

- Я могу сам отнести, - с готовностью предложил я. - Зачем же гонять Эсперу, если я все равно иду туда.

Анна равнодушно кивнула, легко поднялась и исчезла в доме. Пока она ходила за печеньем, мужчина буквально испепелял меня взглядом. Мне не понравились его глаза. Не знаю, почему, но что-то в них было такое... Словно ему уже в этой жизни ничего не нужно, кроме Анны, и ради обладания ею он готов на все: на преступление, на муки, даже на смерть. Я с трудом удержался, чтобы не поежиться под этим исполненным страдания взглядом.

- Вот, возьмите, - Анна передала мне красивое старинное блюдо, на котором высилась внушительная гора печенья, источавшего запах корицы, ванили и чего-то еще, мне не известного, но вкусного.

Ее пальцы коснулись моих, и я снова, как и накануне, поразился тому, какие они холодные. Просто ледяные. А ведь солнце палило вовсю...

С подносом в руках я обогнул дом и поднялся на крыльцо, в точности такое же, как у Анны. Такой же была и передняя, и лестница на второй этаж, и расположение дверей, ведущих в гостиную и кухню. Но на этом сходство заканчивалось.

- Можно войти? - громко спросил я. - Я принес вам печенье от Анны.

- Не нужно кричать, - послышался совсем рядом негромкий голос, Эспера уснула, я не хочу ее будить. Заходите.

Голос раздавался справа, из гостиной, где, как мне вначале показалось, никого не было. Но я ошибался. В самой глубине комнаты в старинном кресле сидела очень старая женщина. Абсолютно высохшая, до песочной хрупкости. Белоснежные волосы делают морщинистое лицо еще более темным, почти коричневым. Ярко-красные брюки и сочно-зеленая блузка с вычурным бантом. Пальцы лежащих на подлокотниках кресла рук унизаны кольцами и перстнями. Я был готов увидеть любую "Марию, старую каргу, которая живет уже миллион лет и все никак не помрет", но только не такую.