Микки Спиллейн - Майк Хаммер и Артур Берин-Гротер

Дворецкий. Золотые канделябры и редкие китайские вазы.

Я опустил руку на диск и, подумав, набрал номер Лолы. Она сразу узнала мой голос.

— Привет, милый. Ты где?

— Дома.

— Я тебя увижу?

Буквально от нескольких ее слов у меня на душе становилось легко и свободно.

— Немного позже. Сейчас я по уши в делах. Может, понадобится и твоя помощь.

— Конечно, Майк. Что?..

— Ты знаешь Энн Минор? Она работала у Мюррея.

— Естественно. Не один год. А что?

— Она мертва.

— Нет!

— Да. Убита, и я знаю, почему. За это дело взялась полиция.

— О! Майк… почему так происходит? Энн не была… одной из нас. Она ничего… ВсеГда пыталась помочь… О, Майк, почему? Почему?

— Успокойся, дорогая. Сейчас важное другое: где у Мюррея может быть квартира? Не дом в Бруклине, а просто место для развлечений или деловых встреч?

— У него был уголок в Виллидже. Но я не уверена, что он сохранил его за собой. Мюррей регулярно менял такие квартиры, потому что не любил подолгу засиживаться в одном месте. Хотя Виллидж как район ему всегда нравился. Я… была там однажды… на вечеринке. Майк, я не хочу вспоминать.

— И не надо. Примерно, где это?

Она дала мне координаты, и я записал их.

— Тебе придется расспрашивать. Я могу тебе помочь, но…

— Сиди смирно, сам найду. Вовсе незачем рисковать тобой.

— Хорошо, Майк. Пожалуйста, будь осторожен. Береги себя.

Я улыбнулся.

— Обещаю, милая. Я тебе позвоню потом, чтобы ты знала, что все в порядке.

— Буду ждать.

Вечер уже вступил в свои права, когда я кончил одеваться: одел сшитый на заказ костюм уже с местом для кобуры и, предусмотрительно набив карманы сигаретами, набросил на себя плащ, который вытащил из-под кучи вещей.

В последний раз оглядев кавардак, я вышел за дверь и спустился в гараж. Дождь усилился и косыми струями рассекал воздух, разбиваясь на тротуарах и загоняя пешеходов под крыши. Машины двигались медленно, склонившиеся над рулем водители внимательно смотрели на дорогу и только быстро и неутомимо, как возбужденные клопы, бегали по стеклам щетки стеклоочистителей.

Я свернул на Бродвей, входя в основной поток автомобилей к центру. Улицы совсем опустели, даже такси предпочитали пережидать под навесами стоянок. Иногда из распахнувшейся двери салуна кто-нибудь выбегал и, с газетой над головой, стремительным броском несся к другому бару или к метро. Но если и можно было обнаружить в Виллидже жизнь в тот вечер, то только под крышей.

Неподалеку от места, которое обозначила Лола, находилось заведение под названием «Моника». Красная неоновая вывеска мерцала сквозь дождь, и, проезжая мимо, я разглядел бар с горсткой посетителей, уныло склонившихся над выпивкой. Что ж, с таким же успехом можно начать и отсюда.

Я поставил машину, поднял воротник плаща и побежал, преодолевая ощутимое сопротивление стены дождя. Пока добежал, брюки промокли насквозь, в ботинках хлюпало.

Головы в баре, как по взмаху дирижерской палочки, развернулись в мою сторону. Три парня, пойманные здесь в ловушке равнодушно отвели глаза. Две дамы, интересующиеся более друг другом, чем мужчинами, вернулись к томным чувственным взглядам и пожиманиям ног. Две другие милашки расплылись в зазывных улыбках, готовые бороться за права на вновь прибывшего. «Моника» обслуживала самую пеструю клиентуру.

За стойкой красовался здоровый жирный тип со шрамом на подбородке. Одно его ухо, размером с клецку, окраской и формой смахивало на цветную капусту. Вряд ли это его зовут Моника. Он поинтересовался, что я закажу. Я попросил виски.

— Все меняется, — прокаркал он, брезгливо скривив рот. — Все шиворот-навыворот. — Лесбиянки метнули на него по растерянному взгляду и оскорбленно отвернулись. — Там, где я работал раньше, девочки готовы были передраться за парня. Здесь дамы не думают ни о чем, кроме дам.

— Верно, в них нет ничего. женского, — поддакнул я.

— Там, дальше, есть парочка нормальных. Пойди, может понравится.

Он по-дружески кивнул, и я, взяв стакан, прошел в дальний конец помещения. Там действительно сидела пара деток, только они были уже заняты. Две женщины в костюмах мужского покроя развлекали их лучше, чем это удалось бы мне.

Поэтому я сел в одиночестве за столик у пианино и стал за ними наблюдать. От стойки оторвался один из парней и с самодовольной ухмылкой сел напротив меня.

— Не правда ли, бармен слишком старомоден?

Я хмыкнул и отхлебнул виски. Эти типы действуют мне на нервы.

— Вы не местный?

— Нет.

— Из центра?

— Да.

— А-а — Он нахмурился. — Уже… свидание?

Парень явно напрашивался на неприятности, но я передумал и объяснил:

— У меня встреча с Мюррем Кандидом. Он сказал мне, где живет, да я запамятовал.

— Мюррей? Это мой лучший друг! Но он недавно снова переехал. Джордж говорил, что теперь куда-то к бакалейному магазину, в двух кварталах к северу. Вы давно его знаете? Я на прошлой неделе… почему же вы уходите… мы еще не…

Я даже не оглянулся. Если эта гнилушка посмеет пойти вслед за мной, пусть пеняет на себя. Бармен прочирикал мне вслед, что подобная публика мешает бизнесу. Согласен.

Я медленно проехал по улице, развернулся и поехал обратно. В магазине было темно, как и в окнах наверху. У тротуара стояло несколько машин, я втиснулся между ними, и переждав, пока пара педерастов не затерялась в дожде, вошел в подворотню магазина — будто бы прикурить, но больше для того, чтобы оглядеться. Ничего не было видно. Я толкнул дверь, поддавшуюся под моей рукой. На виду висели два почтовых ящика. На одном было написано: «Байл». это же имя на вывеске магазина. Другой был без надписи и относился к квартире наверху. Вот оно…

Через несколько минут мои глаза привыкли к темноте, и я увидел ступени, дряхлые и шаткие, покрытые вытертым ковром. Я старался подниматься как можно осторожнее, но лестница вес равно скрипела. Узкую площадку второго этажа украшала рассохшаяся дверь с табличкой «Байл». Держась руками за стену, я стал подниматься выше. Здесь лестница была новее, и ступени не издавали ни звука. Добравшись до двери, я замер, прислушиваясь к едва уловимому шуму.

Внутри кто-то был.

Дверь открывалась на хорошо смазанных петлях. Внутри царил мрак. Из дальней комнаты доносились приглушенные звуки. Потом что-то упало на пол и разбилось, и кто-то прошептал кому-то, чтобы тот был потише из любви к богу. Итак, их двое.

Затем другой сказал:

— Проклятье, я порезал руку, — Отодвинули стул, покатилось стекло. Раздался звук рвущегося материала. — Черт, не могу перевязать. Придется выйти.

Он пошел в моем направлении, лавируя среди мебели.

Я вжался в стену. Парень на секунду застыл в дверном проеме, темный силуэт на еще более темном фоне, затем его рука задела мой плащ, и он открыл рот для крика.