Энн Грэнджер - Тени убийства

— Ох да, я переписывался с кузинами. Они знают, что я сегодня приеду.

— А… вас кто-нибудь встретит?

— Нет, — нахмурился он, — но ведь можно взять такси, правда? Далеко ехать?

— Усадьба на краю города, на перекрестье дорог. Отсюда и название. [3] Форуэйз (англ.) — «Четыре дороги». — Подошли к выходу с вокзала. — Не очень далеко. Такси будет недорого стоить.

— Очень рад познакомиться с вами, — искренне сказал попутчик, протягивая руку. Мередит сделала ответный жест не подумав, а он стиснул ее пальцы, галантно поднес к губам с официальным поклоном. — Надеюсь, еще встретимся.

«Нет, если это от меня зависит», — мысленно провозгласила Мередит, направляясь к своей машине на забитой стоянке. Но встрече суждено было продолжиться. Медленно отъезжая от железнодорожной станции, она заметила одинокого Яна Оукли, сгорбившегося на пустой стоянке такси с рюкзаком под ногами, и притормозила.

Он шагнул к машине с надеждой:

— Все такси разобрали. Придется ждать минут двадцать.

— Я вас довезу, — сдалась Мередит. — Положите рюкзак на заднее сиденье.

Ян немедленно повиновался и сел рядом с ней.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказал он с каким-то самодовольством, по ее мнению.

Она ничего не ответила, осторожно выезжая со стоянки, лавируя среди других машин с нетерпеливыми водителями, спешившими по домам.

Когда проезжали по городу, Ян заметил:

— Довольно красиво. Почему вы решили, что я не заинтересуюсь?

— Должно быть, потому, что живу здесь. То есть город, конечно, хороший. Вы сюда надолго? — Она постаралась, чтобы в вопросе не прозвучало: «Надеюсь, что нет».

— В зависимости от обстоятельств, — туманно ответил он. — Недели на две, на три… — Сгорбился на переднем сиденье, глядя в лобовое окно, сложив на коленях руки. Из горловины футболки выскочило маленькое золотое распятие.

— Чем вы занимаетесь в Польше? — спросила Мередит, стараясь заручиться добавочной информацией. Пока это только ему удавалось. Похоже, он застал ее врасплох, что нехорошо. Например, целование ручек никогда ей не нравилось. Но если у него есть постоянная работа, то он к ней вернется со временем. Не дадут ему бесконечного отпуска.

Ян развел руками. Золотое распятие не единственное украшение. Часы на запястье с виду дорогие — возможно, фальшивые, как и владелец.

— Лошадьми.

— Лошадьми?.. — Неожиданное известие.

— Угу… Чистокровными, на племенном заводе. Мы в Польше разводим прекрасных коней. Ценный экспортный товар для нашей экономики.

Объяснился загар от пребывания на свежем воздухе и заявление, что он «деревенский». Коневодство — крупный бизнес в Польше. Вспомнилась статья о международных соревнованиях по конкуру. Ян хорошо говорит по-английски и явно немножко гордится собой. Может быть, несмотря на свой скромный вид, он занимает высокий пост на племенной ферме.

Во второй раз за время их короткого знакомства он как бы угадал ее мысли.

— Можно сказать, что я ветеринар.

— Ветеринарный врач? — переспросила Мередит. — Ах, вот и Форуэйз…

Она и не заметила, как подъехала к дому. Солнце уходит с неба, окрашивая его в розовый цикламен на бирюзовом фоне. На фоне палитры красок дом представляется некой фоновой декорацией, скажем, к опере Доницетти «Лючия де Ламермур». Построен на пике викторианского неоготического стиля с высоченными узкими стрельчатыми окнами, украшенными затейливой резьбой. По прошлым визитам известно, что они пропускают совсем мало света. Под карнизами располагаются водостоки, замаскированные горгульями; в одном углу верхнего этажа торчит смешная башенка в виде перечницы, как бы в последнюю минуту придуманная архитектором.

Ян Оукли подался вперед, вцепившись в приборную доску над бардачком, глядя сквозь лобовое окно на усадьбу. Он источал невероятное напряжение, в салоне машины буквально трещало статическое электричество. На лице написан экстаз, словно он увидел перед собой какую-то священную реликвию. Мередит не могла вымолвить слово, сидела, ждала.

Через пару минут он, обратившись к ней, тихонько сказал:

— Вы даже не представляете, что это для меня означает. Я в мечтах представлял этот дом. Фактически видел его, воображал в нем не только себя, но своего отца, деда, которые здесь никогда не бывали, даже прадеда, который уехал отсюда в Польшу…

— Прадеда? — Картинка сложилась. — Значит, вы правнук Уильяма Оукли?.. — выдохнула Мередит. — Потомок Гадкого Уильяма?..

Ян взглянул на нее, и она поняла, что допустила страшную ошибку. В темных глазах вспыхнула враждебность, если не большее. Как будто он на нее набросился. Мередит на мгновение ударилась в панику, опасаясь физического насилия. Однако враждебность угасла. Ян облизнул нижнюю губу, как бы для успокоения. И действительно успокоился. В глазах только сдержанная укоризна.

— Почему вы его называете гадким? Разве он был плохим человеком?

Даже от столь деликатно сформулированного вопроса в голове прозвучала сирена тревоги. Много ли можно сказать? Надо ли упоминать, что она как раз сейчас перечитывает записки Джеффа? Нет. Не стоит снова возбуждать злобу.

— Он покинул дом, окутанный подозрениями, — ответила она и на всякий случай пояснила: — Из-за несчастного стечения обстоятельств.

— Знаю, — кивнул Ян. — Его несправедливо обвинили в убийстве жены. Он ее не убивал. Она принимала опиум, в результате случилась трагедия. Он еще до женитьбы рассказывал моей прабабке, своей второй жене. Она рассказала их сыну — моему деду, тот — моему отцу, отец — мне. Понимаете, я все знаю. Когда был ребенком, дед говорил, что его мать была в высшей степени здравомыслящей женщиной. Никогда не вышла бы за убийцу. Хорошо знала, что ее муж — настоящий английский джентльмен. Он не стал бы ее обманывать.

Мередит как-то сумела собраться с силами, но голос все равно дрогнул:

— Суд его оправдал…

— Его обвинила прислуга, настроенная против него, но присяжные — английский суд присяжных, — не послышалась ли ей насмешка в тоне?.. — объявили его невиновным. Так и есть. — Ян как бы высказал непреложный факт, неопровержимое логикой заключение.

Алан мог бы кое-что сказать о признании невиновным и подлинной невиновности. Но Мередит на секунду замешкалась. Невольно согласилась с заключением Джеффри Пейнтера, что Уильям Оукли «удачно отделался», хотя на самом деле виновен. По крайней мере, надо до конца разобраться в записках Джеффа, прежде чем выносить окончательное заключение. Сейчас в любом случае неразумно обсуждать запретную тему.

Она тихо сказала:

— Понимаю, какой это для вас важный момент.

Про себя же подумала: для него важный. А для Дамарис и Флоренс?..