Леонид Словин - Жалость унижает ментов и бандитов

Подполковник Смердов — сорокалетний замнач 33-го отделения, породистый, красивый мужик одетый во все штатное, — приехал в кафе поздно.

«Аленький цветок» уже закрыли, оставались одни завсегдатаи. Для них еще продолжало работать маленькое варьете с собственным эротическим ансамблем.

Смердов ждал Люську в ее кабинете на втором этаже.

Люська спустилась вниз, в зал. Она значилась в кафе дежурным администратором. В ее обязанности входило гасить вспыхивавшие скандалы между посетителями. Это случалось довольно часто.

Отсутствовала она уже больше четверти часа.

Смердов налил себе коньяка. Выпил.

Будоражащее тепло растеклось по жилам.

Люська все не шла. Была у нее здесь еще и другая ипостась.

Директор кафе, на деле хозяин заведения — Сергей Джабаров — значился де-юре люськиным мужем. Брак их был фиктивным. Целью брака была люськина жилплощадь.

За кругленькую сумму мафиози, приехавший с Кавказа, получил прописку и трехкомнатную квартиру в престижном Плотниковом переулке. В центре Арбата.

За дверью послышались шаги.

«Наконец-то…»

Люська вернулась расстроенная. Поправила юбку.

— Там Сергей внизу. Требовал, чтобы я обслужила его друзей…

— Сказала ему, что у тебя гость?

— Он знает. Просто хочет, чтобы ты лично его попросил. Сволочь… Люська налила в рюмки коньяка.

— Обошлось?

— Обошлось. Понял, что не пойду. Сразу пристал: «Скоро выпишешься из квартиры?»

— А ты что? — Смердов усмехнулся. Он устроил этот фиктивный брак, а потом сам и охладил пыл кавказца, который хотел, чтобы Люська немедленно оформила на него все документы на свою жилплощадь. — Пообещала, что завтра же испаришься?!

— Не-е… Как учил! Спокойно так ему: «Пойми: сначала мы должны развестись официально, Джабаров…»

— Умница.

Смердов хотел привлечь ее, но она увернулась. Подошла к двери.

— Это его Нинка крутит…

Несовершеннолетняя стриптизерша эротического ансамбля Нинка — была новой пассией Джабарова. Нинка уже успела забеременеть и теперь демонстрировала свою расслабленность и острый выпяченный живот.

— Не терпится стать хозяйкой в моем доме…

Сама Люська после продажи квартиры ютилась с детьми на площади матери.

— Да-а… — Смердов взглянул на часы. Люська перехватила его взгляд.

Подошла к двери, прислушалась.

Внизу было тихо.

Люська заперла дверь на ключ, сняла деловой из красного твида пиджак — атрибут ее исполнительной власти, принялась стягивать юбку.

Окна кабинета были завешаны шторами. Снаружи ничего нельзя было увидеть. Внутри, кроме письменного стола с телефоном и настольной лампы, в помещении стояло еще огромное мягкое кресло.

Любовникам не раз уже случалось им пользоваться.

— «Пойми, — я ему говорю, — меня и так уже вызывали на Петровку… Мысль о мафиозном хозяине „Аленького цветочка“ не оставляла ее и сейчас. Спрашивали, в каких мы с тобой отношениях. Никто так не делает, Джабаров! Мы должны пробыть в браке уж никак не меньше года, если хочешь, чтобы и комар носа не подточил…»

— Иди сюда…

Она волновала его — зовущая, в короткой тесной юбке, демонстрировавшей мясистую упругость плоти, с выпирающим из под ткани вздыбленным лобком, с крутыми сосками под белой полупрозрачной кофточкой.

— Сейчас…

Она выскользнула из юбки, быстро набросила ее на спинку стула, подалась навстречу. Смердов мягко опрокинул ее в крекрсло.

Люська успела договорить:

— А то еще посылает меня к клиентам, сволочь! — У нее были горячие руки. — Где ты?

Он уже брал ее.

Шепнул, задыхаясь:

— Не беспокойся. Скоро вернешься в свою квартиру, домой, к себе на Плотников… Насчет Джабарова я уже сказал, кому следует…

Свернув на полном ходу в Плотников переулок «москвич-427» с визгом затормозил. Снег полетел комьями из-под колес, никого не задев.

Голубоглазый, с пшеничной копной под фуражкой, милицейский лейтенант — Волоков — он же Волок — выбрался из «москвича» на тротуар, секунду подождал, пропуская крутую симпатичную телку.

— Какие женщины! И без охраны! Может, проводить?

— Где же ты раньше был? Радость моя…

Девица хмуро взглянула на него, цокая каблучками, прошла мимо.

— Надо же! И тут опоздал!

Волок с ленцой направился к подъезду.

Оставшийся на месте водителя коренастый, сипатичный, в нежно-сером импортном пуловере под курткой — Голицын — развернул сложенную вчетверо газету, один за другим принялся проглядывать заголовки, по ходу их комментируя.

— «Информация о работе 3-го съезда Кубы…» Делать им не хера… «Пленум избрал товарища Ельцина кандидатом в члены Политбюро.» «Бригада дает наказ депутату…»

Сами тексты его не интересовали.

— Вешают людям лапшу на уши…

Он на секунду отложил газету. Обернулся.

Милицейский лейтенант был уже в подъезде.

С силой громыхнула дверца лифта.

Вздрогнув на старте, кабина толчками, пошла вверх. Маршрут мента в пустоте лестничного колодца был обозначен ничего не говорящими уху звуками.

Голицын в машине вернулся к газете.

Вверху Волоков снова прогремел лифтом. Теперь уже на пятом этаже, у люськиной квартиры, где жил Джабаров.

Там Волок вышел из лифта. Медлительно прошел к стальной двери, упакованной в дерматин. Нажал на звонок. Подождал, пока изнутри произойдет помутнение дверного глазка.

Открыть ему не спешили. Да и он не торопился. Знал порядок. Окинул взглядом недавно покрашенные стены, поднял глаза к потолку.

Волокова в квартире и на этаже знали — он уже несколько раз приходил к Сергею Джабарову, отбирал от него объяснения на имя начальника милиции по поводу прописки.

Затем, по окончанию официальной части визитов, Волок и Джабаров вместе ужинали.

Иногда, кроме хозяина за столом оказывались еще гости. Как правило, кавказцы, телохранители. Волок видел их в «Аленьком цветочке» — крутые молодые парни, таких теперь можно было встретить в Москве на каждом шагу.

Поужинав, они на своем языке обсуждали дела, а Волок еще какое-то время смотрел во второй комнате парнуху по видику. Перед тем, как лейтенанту уйти, Джабаров лично на посошок наливал ему отличного коньяка…

Наблюдение за Волоком через дверной глазок на этот раз заняло не более минуты.

Наконец громко загремели запоры.

Сергей Джабаров — в шерстяном спортивном костюме с вышитыми американскими стервятниками во всю грудь, сорокалетний, килограммов на 120, неохватный в талии мужик, мастер спорта, с крупной головой, с отвисшими брезгливыми губами, открыл дверь.

— Че? Опять?

— Ты же знаешь…