Леонид Словин - Хозяин берега

— Я могла бы тебе захватить фруктов. Как ты обходишься с питанием? снова заговорила она.

— Нормально. У меня все есть. Ни о чем не беспокойся. А насчет приезда — давай обсудим. Позвони заранее, чтобы достать тебе каюту…

— Если тебе неудобно, я сама могу позвонить Эдику Агаеву… Я знаю его жену. Достать каюту не так сложно…

— Думаю, я устрою… Ладно! Очень много желающих звонить. Так все ничего?

— Ничего, — сказала она вдруг мрачно-зло. Тон ее переменился. — Если не считать всего, что происходит… Тебя, по-моему, это устраивает.

— Ну почему?

Вокруг были люди, мне неудобно было обсуждать наши отношения. Тем более что в прежние времена даже не по телефону мы никогда не могли прийти к согласию.

— Это тебя надо спросить — «почему?», — сказала она.

— Ну ладно! На неделе я тебе позвоню… С другого конца провода уже неслись гудки.

«Неудивительно ли, что жилище прокурора, человека, поставленного державой наблюдать за точным исполнением законов, — думал я на обратном пути домой, — расположено в самом центре Нахаловки — того самого огромного городского района, который официально не существует, но, несмотря на эту свою юридическую недостоверность, развивается исключительно бурно?»

Наверное, в этом тоже заключалась од на из прихотей моей загадочной птицы счастья.

Крестьяне, пришедшие после войны в порт и на нефтепромыслы на заработки, перетаскивали из кишлаков многочисленные семьи, а потом друзей и соседей; демобилизовавшиеся из армии; отбывшие срок заключенные, которым был воспрещен въезд в родные места; надумавшие осесть на месте цыгане и, главное, огромные крысы — пионеры освоения и возникновения Нахалстроя отстроили себе жилье самовольно, без всяких разрешений, планов, проектов, согласованных виз.

Они возводили свои домишки из чего попало и где попало, самоуправно врезались в газовые трубы, присоединялись к нитям водопровода, воровали со столбов электричество, в общем — жили. И город, остро нуждающийся в них, делал вид, что их не замечает, поскольку их как бы нет в красивых генеральных планах развития и расширения, в статистике, в отчетности — и нет их проблем. Собственно, они есть, эти проблемы, но это их проблемы нахалстроевцев…

Лишь потом как-то неожиданно выяснилось, что их жалобные жилищные делишки стали городскими проблемами. И чтобы их решить, необходимо стало канонизировать существование Нахаловки и войти в правительство с просьбой о многомиллионных кредитах. Но от этой мысли городские власти закрыли в ужасе глаза.

«Не в этом ли причина „недостоверности“ здешней жизни?»

У дома меня окликнули:

— Игорь Николаевич… — Я увидел милицейскую машину. — Дежурный послал за вами… — Из кабины высунулся помощник дежурного.

— Что-нибудь случилось?

— На сажевом комбинате ЧП: нефть прорвало. Большой ущерб! Комбинат хотел скрыть, но директор госзаповедника узнал. Дал телеграмму в Москву с просьбой создать государственную комиссию…

— …Так испортить настроение директору сажевого комбината, да еще накануне женитьбы его единственного сына!..

Проворные пальцы представителя частнопредпринимательского капитала на восточном берегу быстро перебирали кожу на моих щеках, натягивая и тут же отпуская ее в зависимости от взмахов и приземлений выдернутой с моим появлением из ножен особо острой, привезенной «оттуда» контрабандной бритвы.

— Закрыть установку, которую с такой помпой пустил… Говорят, Кудреватых кричал вам: «На том берегу один Баку сливает в море триста миллионов кубометров — так и его закройте!»

Парикмахеру были известны, самые свежие городские новости.

— «…Да я тебя за Можай загоню! На Камчатку…» Согомоныч ждал подтверждения, но я молчал.

— В городе только и разговоров, что о водной прокуратуре… Так им спокойно жилось! — наклоняясь почти к самому моему лицу и поминутно заглядывая в зеркало, нашептывал Гарегин. — Браконьеры таскали осетров. Заводские сбрасывали отходы в море. Ни штрафов, ни санкций…

«Самое удобное для рыбинспектора, — отмечали мы с женой много лет назад в ее студенческой курсовой работе ва тему „Поведение браконьера в конфликтной ситуации“, — это контактное поведение нарушителя. Объектное поведение неудобно, поскольку человек быстро выходит из этого состояния и, как последующая реакция, появляются преувеличения своей активной роли. Поэтому объектное поведение не переводится сразу в контактное, а только через конфликтное…»

Я вспомнил об этом, когда браконьер, в данном случае Кудреватых плечистый, с испитым, но приятным лицом, голубоглазый, властный, — пошел в атаку на рыбинспекгора, то есть на меня.

— Водная прокуратура… Это сейчас модно — охрана окружающей среды!..

О! Он никак не хотел себя считать нарушителем, по чьей вине в море ушли тонны нефтепродуктов из-за никуда не годной системы очистки и блокировки, которыми никто не хотел заниматься! Эта работа не приносила ни денег, ни славы, и за нее не давали ни Героев, ни грамот.

— …Люди нацелены на большие свершения… — кричал браконьер.

И благодаря странной его логике, благодаря лицемерной демагогии многих десятилетий в этой конфликтной ситуации, я — рыбинспектор, поставленный представителем всего, что не может ни слова сказать за себя — плавающего, растущего, обитающего на дне бассейна, накрытого теперь масляной, уничтожающей все блевотиной сажкомбината, — выглядел в его, директорской, интерпретации как человек никчемный, живущий инструкциями, не видящий ничего вокруг, глубоко равнодушный к судьбе страны, поскольку сажа, которую выдавал на-гора Кудреватых, где-то там, в недоступных прокуратуре сферах, сложным образом оборачивалась в конвертируемую валюту и просыпалась на всю страну, и в первую очередь на Восточнокаспийск, обильными осенними золотыми дождями.

— О чем говорить, когда вы образовали мертвую зону! Уничтожили одним махом рыбное стадо! Вы понимаете, что вы сделали… — В запале я пренебрег важным правилом: не увеличивать нагрузку на человека, находящегося в раздраженном состоянии, а, наоборот, дружелюбно стремиться вывести из него — в таком случае больше вероятности, что поведение его не станет и вовсе агрессивным. — Я вынужден закрыть установку. Сегодня же вы получите от нас письменное предписание…

— Прокурор области отменит ваше указание! — заорал он.

— У него нет прав!

— Есть еще обком партии…

— Аонпричем?

— Обком, по-вашему, ни при чем? Вы выше обкома? — Еще раньше, до того как разговор наш перешел на крик, Кудреватых вернулся к столу, выдвинул ящик, что-то поискал в нем, не нашел, задвинул, вернулся назад. — Обком партии вам не указ?