Леонид Словин - Хозяин берега

— Равняй-йсь! Смир-р!.. — рявкнул мой бывший однокашник.

Эдик Агаев держал подчиненных в непрерывном страхе. Это был его стиль. Он только еще смотрел на них, а те уже начинали дергаться, как лапка погруженной в формалин мертвой лягушки, у которой раздражают нерв.

— Равнение… На… Средину… Товарищ проверяющий! — Агаев отдал рапорт. Один из ревизоров проверил отделение на "Здравие желаю" и "Ура". Ответы звучали громоподобно.

Под устрашающим взглядом Агаева перешли к поворотам в пешем строю, в движении. Я отошел от окна. Если бы Агаев и его войско работали как следует, браконьерская мафия не торговала бы рыбою прилюдно, на берегу, под самым носом у водной милиции.

Бала так и не приехал.

"По дороге заеду за Русаковым…" — решил я.

Мазут и старик Керим встречали нас недалеко от места, где был убит Пухов.

— Ну, что? Пойдемте ко мне?

На Мазуте был все тот же ватник с торчащей из дыр ватой. Старик щеголял в своих узких, с широкими манжетами, брючках и куртке.

— Я, пожалуй, останусь. — Миша Русаков готовился к экзамену на "классность" и всюду возил с собой учебник по навигации. — Немного подзубрю… Ну и погодка!

Было довольно ветрено, гул волн долетал до нас, и землю чуть трясло, будто где-то неглубоко под нами проходила подземная линия метро.

Я подумал, что ему будет холодно в "Ниве".

— На, надень. — Я стащил с себя ветровку — синюю, бросающуюся в глаза, — с белыми полосками вдоль рукавов, Лена привезла ее мне из Кельна. — Все-таки не так продувает.

Мы отправились к уже известному, окруженному трехметровым забором, без единого зазора между досками, "козлятнику".

Поодаль виднелась еще фигура — карлик Бокасса. Ему запретили подходить, он приседал, кривлялся, передразнивая старика прокаженного.

— Бокасса! — Касумов погрозил карлику кулаком, тот отбежал на несколько метров, закрыл лицо руками, словно собирался плакать. — Узнал, что Садыка увезли, и сам не в себе.

— Баларгимов привечал его? — спросил я.

— Это точно. Если едет из города, всегда гостинцы везет. Он ведь как ребенок малый, Бокасса…

Карлик был действительно возбужден, угрожающе сжимал свои крохотные кулачки.

— Баларгимов зарвался. — Мазут начал говорить еще по дороге. Всех-подмял! Признаешь — он тебе все сделает: и похороны, и свадьбу. Денег даст, сына в институт устроит…

— Многие его признали?

— Почти все! Любого мог остановить: "Езжай за водкой!" И попробуй откажи! А уж если махнет рукой — машина или автобус, — тормози сразу! Осетрину открыто продавал. Все видели. И милиция, и рыбнадзор. И всегда с ружьем. И под-датый. Крови много за ним! Люди подтвердят, если надо…

Я понял, что восточнокаспийская браконьерская "коза ностра" от Баларгимова отказалась.

Со здания бывшего банка на нас смотрел проступивший из-под краски призыв: "Отдадим голоса за нерушимый блок коммунистов и беспартийных!"

Сколько их было тут — выборов в Советы, в Верховные и местные! И ничего не менялось. Иссеченные дождями каменные стены, бочки с питьевой водой, доставленной бензовозом. Занесенная песком техника. Распад. Разруха. Запустение…

Собственно, так и должна была выглядеть столица этой порожденной застоем республики, управлявшейся советом шефов лодок, с их собственными вооруженными силами, разведкой, контрразведкой и всеобщим заговором молчания.

Мы вошли в "козлятник". Вокруг лежали все те же разбросанные ящики никто не собирался наводить порядок.

Касумов включил свет. Переступив через гребные винты, мы прошли к столу, к чурбакам, заменявшим табуретки.

— Я "ездоком" у Садыка походил. Знаю!.. — Мазут достал сигареты. Тогда у него еще была одна лодка — старая, двухмоторная. Потом уж новую заказал…

— А из-за чего расстались? — спросил я. — Хотел на своей лодке походить. Была такая мечта…

— И как?

— Пошел к одному знающему человеку посоветоваться. Так и так… Лодка есть, мотор. И мне будет хорошо, и тебе…

— А он?

— Засмеялся: "Мне ведь с начальством делиться… А у тебя лодка маленькая — много не заработаешь. Давай так: строй большую лодку, на четыре мотора. Нанимай ездоков. Платить мне будешь шесть тысяч в месяц…"

— Рыбнадзору? — я не удержался.

— А еще и милиции. А по мелочи — участковым, капитанам судов рыбоохраны, охране природы…

— Капитану "Спутника" тоже? — Я вспомнил красное гладковыбритое лицо и шкиперскую бородку.

— И ему.

— Выходит, все взяточники?

— Нет, конечно… Менты и рыбнадзор — люди дисциплинированные. Дадут им приказ орать — в минуту возьмут. Нет приказа — не подойдут! Ведь так, отец? — Он взглянул на прокаженного.

Старик кивнул. Он сидел на пристроенном к стене лежаке. Короткие его ножки в узких брючках со смешными манжетами на добрый вершок не дотягивали до пола.

— Я отказался платить! И через месяц уже сидел…

— Вы Пухову говорили об этом?

— А что Пухов? Что Сергей мог сделать? Он направил в Москву бумагу, в Главрыбвод. Все написал. Так у него же и сделали обыск! Искали черновики письма и негативы… Вот как все обернулось!

— Странные дела…

В студенческом исследовании моей жены — "Поведение браконьеров в конфликтной ситуации" — инспекторам рыбнадзора предлагалось дать оценку личностных качеств браконьера: "хороший" — "плохой", "умный" — "глупый", "щедрый" — "жадный" и так далее. При обработке полученных данных выявилась обратная зависимость между стажем инспекторской работы и величиной негативной оценки. С увеличением стажа работы инспектора отрицательная оценка имела тенденцию к сглаживанию, уменьшению. Видимо, Пухов, которого все одинаково характеризовали как опытного инспектора, был в силах подняться до понимания человека, ставшего браконьером в силу сложившихся вокруг него условий, и даже воспользоваться его помощью.

Я прибег к тому же.

— Чью лодку сжег рыбнадзор перед тем, как ночью подожгли инспекцию? спросил я. Мазут не дал мне договорить:

— Баларгимова.

Мне показалось — я ослышался.

— Баларгимов платил им за одну лодку, а ловил двумя… — пояснил Мазут. — И кто-то его продал.

Я начал понимать.

"Вот почему в ту же ночь пытались сжечь "козлятник" Касумова!" Браконьерские войны переносились на Берег.

Мазут поднялся, включил стоявший на электроплитке чайник, достал из шкафчика заварку. Подумав, он снова полез в шкафчик — вынул три граненых стакана, и сразу же появилась бутылка.

Я молча смотрел, как мутноватая, здешнего производства "Русская горькая", булькая, освобождает емкость. Видел бы сейчас меня Генеральный! Водный прокурор участка. С граненым стаканом. В "козлятнике". С браконьерами.

Мы выпили.

— Вам известно — кому Баларгимов платил деньги? — спросил я.

— Нет. — Касумов не поднял глаз. Старик тоже смотрел куда-то в сторону.