Барбара Гордон - Польский детектив

Роман колотил по клавишам пишущей машинки.

— Вижу, вы собираете старых знакомых, — одобрительно заметил я. — Калапут задержан, Балубу я только что видел. Не хватает только Честерфильда…

— И этот здесь. — Роман спокойно вытянул лист из каретки. — Но сначала ознакомься.

Я быстро просмотрел машинописный текст. Это был протокол, составленный оперативниками, работающими в районе базара Ружицкого. Из него следовало, что вчера утром был задержан некий молодой человек, пытавшийся продать кольцо с зеленым камнем. Приглашенный в машину, он, не упираясь, сообщил адрес дома на Тарговой. Адрес был нам давно известен, там жил Тони, старый и опытный скупщик краденого. Тони начал было выкручиваться, но, когда увидел, что оперативная группа приступает к основательному обыску всей квартиры, быстро сменил тактику и признался, что кольцо купил у Балубы за полторы тысячи злотых, а потом продал за две.

— А сколько оно стоит? — спросил я Романа.

— От четырех до пяти тысяч, не больше. А теперь посмотри, что говорит наша красотка.

Я пробежал глазами по первым строчкам протокола, где были анкетные данные Балубы, в действительности — Мажены Чайко. Мы уже знали их наизусть. Балуба была нашим частым гостем. Я принялся внимательно читать основную часть протокола. Он был написан особым канцелярским языком, к которому я долго не мог привыкнуть.

„Будучи предупреждена об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, заявляю следующее: отвечая на вопрос допрашивающего меня следователя об обстоятельствах передачи кольца, золотого, с зеленым камнем, которое было мне только что предъявлено, Яну Антоляку, кличка Тони, проживающему по адресу: ул. Таргова, 81, кв. 2, заявляю, что предъявленное мне кольцо я опознала, это и есть то самое, которое я передала Яну Антоляку, кличка Тони, проживающему по адресу: ул. Таргова, 81, кв. 2…“

— Неужели нельзя написать как-нибудь по-человечески? — поморщился я. — Десять раз одно и то же повторяете. Вам что, построчно платят, или как?

Роман пожал плечами.

— Чего ты хочешь, ее же допрашивали в районном отделении. Неважно как, важно, что она говорит. Читай.

„Предъявленное мне кольцо я приобрела следующим образом: восемнадцатого числа с. г., вношу исправление, семнадцатого числа с. г., ко мне на квартиру пришел Честерфильд. В ответ на вопрос заявляю, что не знаю фамилии Честерфильда, мы так называем его между собой. Не знаю, почему мы его так называем. Насколько я помню, Честерфильд пришел ко мне около трех часов пополудни и предложил мне вступить с ним в половое сношение. Я приняла это предложение и вступила в половое сношение с Честерфильдом. Затем Честерфильд вытащил принесенные с собой пол-литра водки, которую мы выпили. На мое предложение, чтобы Честерфильд дал мне что-нибудь в обмен на половое сношение, он сказал, что у него в данный момент нет денег, потому что вся касса у Калапута, и посоветовал обратиться за платой к Калапуту. Я не восприняла это как шутку, потому что сожительствовала также и с Калапутом, от которого неоднократно получала различные подарки. Настоящей фамилии Калапута я не знаю. Что касается имени, то мне кажется, что его зовут Стасик. На заданный мне вопрос отвечаю, что Калапут последнее время жил по адресу: ул. Бжеская, квартира, не помню какой номер, но могу показать. Затем я отправилась к Калапуту, на улицу Бжескую, которого застала дома. Это было в семь или восемь часов вечера. Вместе с Калапутом мы выпили еще примерно пол-литра водки, а потом Калапут еще чекушку, но уже без меня, потому что я чувствовала себя пьяной. После распития алкоголя Калапут удовлетворил меня, а потом уснул. Я решила самостоятельно осмотреть квартиру и нашла в кухонном шкафу кольцо. Я украла это кольцо, вношу исправление, взяла это кольцо, поскольку считала, что Калапут и Честерфильд мне должны. Больше никаких драгоценностей я там не видела. Кольцо я продала Тони, который мне известен тем, что покупает и продает разные вещи. В ответ на заданный мне вопрос заявляю, что мне ничего не известно, будто бы Тони был скупщиком краденого. Я с Тони, кроме этого кольца, больше никаких дел не имела. За вышеуказанное кольцо я получила от него 1500 злотых наличными, которые употребила на покупку пальто. Дополнительно, после заданного мне вопроса, сообщаю, что Честерфильд, будучи в состоянии алкогольного опьянения, сказал следующее, цитирую: „За деньгами иди к Калапуту, у него вся касса после дела“. Это все, что мне известно. На этом допрос был закончен“.

— Ну, хорошо, — сказал я. — А что говорит по этому поводу наш общий друг Калапут?

— Ясное дело, не признается. Вообще не хочет с нами говорить. Допроси его, может, с тобой он будет более разговорчивым.

Ввели Калапута. Ромек вышел.

— Привет, Калапут! — сказал я. — Так мы друг другу по сердцу пришлись, что не можем долго выдержать в разлуке. Извини за неделикатный вопрос, но не мог бы ты напомнить мне, когда кончилась твоя последняя отсидка?

Он молчал, тупо уставясь в зарешеченное окно комнаты.

— Ага, мы обиделись, — закивал я головой. — Только это нехорошо, нечестная игра. Помнишь, как вы подломили халупу Толстого Яся? Ободрали вы его тогда, как липку. Вот если бы я тогда на тебя обиделся, то написал бы в обвинительном акте на пятьдесят тысяч больше. Были, были эти пятьдесят тысяч, голову даю на отсечение. Но ты ведь знаешь, вы отвечали лишь за то, что у вас нашли. И это сберегло тебе, Калапут, не считая нервов, полтора года свободной жизни. Так вот, ты мог бы чувствовать по отношению ко мне нечто вроде благодарности.

Калапут, не отрывая глаз от окна, положил ногу на ногу.

— Все? — сонно спросил он. — Ну и ладно, а то я боюсь опоздать домой к обеду.

Это был крепкий орешек. Он никогда не сдавался без борьбы. Если бы шеф слышал, как я разговариваю с этим прощелыгой, за спиной у которого были четыре судимости за кражи со взломом и грабеж, он немедленно вызвал бы меня на ковер. Шеф терпеть не мог какой-либо иной формы общения с подозреваемыми, нежели те, что предусмотрены инструкцией. Он знал законы, но я знал еще и жизнь. Именовать на допросе „гражданином“ я мог директора „Певекса“, у которого испарился вагон джинсов, но не такого молодчика, как Калапут, который диктовал правила рискованной игры и мог признать свое поражение лишь в равном поединке.

Я начал шагать по комнате.

— К обеду, говоришь? — спросил я озабоченно. — Придется мне огорчить тебя, Калапут. По моим приблизительным расчетам, ты впервые пообедаешь дома, если все будет хорошо, лет через пятнадцать. Как ты думаешь, что подадут: пирожки с капустой или омлет по-японски? А представь себе, как водка подорожает за это время!..

Калапут был невозмутим.