Джон Гарднер - Месть Мориарти

— Что это за игра? — прохрипел немец, делая неловкий шаг вперед, чтобы опереться на стол.

— Добрый день, дорогой Вильгельм, — негромко сказал Профессор, ни на мгновение не сводя глаз с посеревшего лица Шлайфштайна. — Не ожидали? — Он слегка повысил голос. — Неужели вы всерьез полагали, что я позволю вам хозяйничать в моем саду? Разве вы сами даровали бы мне такую же привилегию в Берлине? Даже если бы я попросил, чего вы не сделали?

— Вы были… вы… — Немец пробурчал что-то еще, но так неразборчиво, что его не поняли даже стоявшие рядом.

— Был где? В отъезде? За границей? В Америке? Вы так решили? Без кота мышам раздолье, так вы думали? Вы и ваши дружки во Франции, Италии и Испании отошли от всех договоренностей, которых мы достигли здесь, в Лондоне, разве нет?

— Мой дорогой Профессор. — Немец, похоже, отправился от шока и заговорил увереннее. — Вы были в осаде.

Ваша империя подвергалась атакам со стороны сил правопорядка.

— И вы решили присоединиться к ним и напасть на меня с тыла. Вместо того чтобы держаться вместе, вы предпочли разделиться. Избавиться от меня. Сбросить меня за борт, как мешок с крысами. Вы провозгласили себя вождем. Вы думаете, что провернули выгодное дельце, не так ли? Но если бы не я, вы бы и близко не подошли к этим камешкам. Кто, по-вашему, все провернул? Мой человек, Вильгельм. Кто вел наблюдение за магазином? Кто обеспечил безопасность? Мои люди.

— Чего вы хотите?

— А вы как думаете?

— Добычу.

Мориарти презрительно рассмеялся.

— Добычу? Нет, сэр, она уже моя. Я хочу уважения. Хочу безоговорочного признания того факта, что я — ваш лидер, здесь и на континенте. Я хочу воссоздать альянс и руководить им как должно, а не так, как это делаете вы. Будете продолжать в том же духе, и вас постигнет хаос, худший, чем тот, в котором пребывает сейчас так называемое цивилизованное общество.

Шлайфштайн развел руками.

— Я поговорю с остальными. Я…

— Вы будете разговаривать только со мной и ни с кем другим. С этими остальными я разберусь в свое время. Никаких переговоров не будет, и они, ваши сообщники, должны будут сами понять, что я — их хозяин и лидер. Вы готовы подтвердить это, Вильгельм?

Лицо Шлайфштайна исказила гримаса гнева.

— В Берлине я раздавил бы вас, как таракана.

— Но мы не в Берлине, Вильгельм. Мы в Лондоне. И вы здесь в моей власти. Я мог бы взять под свое крыло ваших людей в Берлине. Возможно, я так и сделаю.

На какое-то время в комнате повисла тишина. Взгляд Шлайфштайна метался по сторонам, как у загнанного в западню и ищущего выход дикого зверя.

Первым тишину нарушил Мориарти. Его смех походил на глубокий, грудной кашель.

— Вильгельм, вас подставили. Вы провернули прекрасное дельце и взяли богатую добычу, вот только на самом деле вы действовали под моим присмотром и по моей указке. План был мой. И люди тоже мои. Если об этом станет известно на континенте… — Он не договорил и выжидательно посмотрел на Шлайфштайна.

Все ждали, что скажет немец.

— Я мог бы поступить с вами и жестче. — Мориарти уже не улыбался. — И еще могу так поступить. Я умею быть безжалостным. Но сейчас я всего лишь прошу вас признать меня вашим лидером. Ну же, Вильгельм, какие еще доказательства вам нужны? Я предъявил их вам и предъявлю остальным.

На этот раз молчание растянулось едва ли не до бесконечности. Наконец Шлайфштайн пожал плечами и тяжело вздохнул.

— Я умею признавать поражение, — дрожащим голосом произнес он. — Я никогда не сдаюсь без боя, но вы меня убедили. Я мог бы еще побороться, но не вижу смысла. — Предприняв попытку придать поражению достойную форму, немец лишь подчеркнул свое бессилие. — Ваш план объединения усилий криминальной Европы всегда представлялся мне полезным начинанием. И лишь ваша неудача в Сандринхеме и смута в вашей собственной семье вызвали сомнения в…

— Отбросьте сомнения. Я вернулся. Теперь все будет по-прежнему.

— В таком случае вы доказали свою правоту. Я помогу вам убедить других.

— Убеждать других буду я сам, а вы пока посидите здесь. Мои цели не изменились. Я намерен контролировать подпольный мир Европы и для достижения этой цели плету паутину, невидимую невооруженным глазом. И вы — тому доказательство.

Энгус Маккреди Кроу пережил едва ли не самый трудный день в своей карьере, и вечер обещал быть еще хуже, хотя и в другом смысле. К вящему его удивлению, комиссар принял опрометчивое приглашение Сильвии отобедать у них в субботу, 21 ноября, чем оказал подчиненному немалую честь. Предвидя возможные проблемы, Кроу поговорил с женой, потребовав, если не сказать приказав, чтобы все блюда были приготовлены ею лично, без какого-либо участия опостылевшей ему Лотти. По сему поводу даже разгорелся короткий, но жаркий семейный спор. Сильвия заявила, что не дело держать в доме собаку и лаять при этом самому. Энгус возразил, что лаять приходится, если твоя собака — необученная сучка, и в итоге взял верх.

Но вот к тому, что принесет день, инспектор оказался не готов. Утро прошло достаточно тихо, и он спокойно работал у себя в кабинете до той поры, пока не явился сержант Таннер с новостью о крупной и в высшей степени дерзкой краже драгоценностей в Сити.

— По примерным оценкам, насколько я понял, ущерб выражается тысячами фунтов. Патрульного связали, как цыпленка, сейф взломали. «Фриланд и сын», сэр. Тамошние полицейские мечутся как ошпаренные. Хорошо, что нас это не касается.

Известие о краже такого масштаба заставило Кроу насторожиться. После разговора с Томом Болтоном он ожидал чего-то подобного и был, как говорят любители лягушачих лапок, qui uiue. [35] Настороже (фр.). Возможно, его опасения подтвердились, и это был как раз тот случай. Кроу попытался расспросить Таннера о деталях преступления, но сержант добавил лишь, что злоумышленники вроде бы потеряли при побеге свой инструмент.

К телефону инспектор все еще относился с недоверием и опаской, рассматривая его не иначе как орудие дьявола — что было довольно странно для человека радикальных передовых убеждений и сторонника прогресса, — но в данном случае сама ситуация требовала воспользоваться новомодной штучкой. Незамедлительно сняв трубку, он связался с одним из немногих своих друзей в полиции Сити, инспектором Джоном Клоузом, человеком аккуратным, сдержанным и хорошо знакомым с криминальным братством.

Как и следовало ожидать, Клоуз встретил интерес коллеги к данному делу с раздражением, поскольку структура, частью которой он являлся, предстала в свете случившегося не в самом привлекательном виде. Тем не менее, он признал тот факт, что в их руки попал воровской инструмент, утерянный одним из членов банды при бегстве из Бишопсгейта.