Татьяна Соломатина - Естественное убийство – 2. Подозреваемые

– Чего сразу меня?!

– Ты, почти сорокалетний старик, сейчас напомнил мне одного забавного юнца, Еремеева, – улыбнулся Северный. – Я ж сказал, пример гипотетический.

– Фу! Фу-фу-фу! Я даже гипотетически не хочу себе представлять совращение несовершеннолетней. Даже если она сама этого хочет. Может, она Набокова обчиталась?

– Не трогай старика Набокова. Он книгу о любви написал. Ну, уж как умел. А педофилией её разукрасил, чтобы граждане США его творение с полок сметали. Кстати, «совращение» – это литературщина. В Уголовном кодексе есть «изнасилование», «насильственные действия сексуального характера», «понуждение к действиям сексуального характера», «совершение развратных действий», причём состав развратных действий Уголовным кодексом не определён и должен быть доказан в суде. Так, что там у нас ещё? «Привлечение несовершеннолетних для участия в зрелищных мероприятиях порнографического характера», «вовлечение в занятия проституцией»… Достаточно или ещё в памяти покопаться?

– Более чем! – скривился Соколов. – Буду очень тебе благодарен, если ты прекратишь! Что ты меня сегодня мучаешь? То про отжатый труп рассказываешь, то про педофилов!

– Я рассказываю? Про чудесного колодезного «засранца» ты сам из меня чуть не клещами вытянул. А про «педофилов» – так ты тут мне целый час излагал трогательную историю жизни и любви Евгении Румянцевой, дабы эффектно огорошить финалом. И – ещё раз тебе повторяю! – не про «педофилов». Педофилы составляют ничтожно малый процент преступников, совершивших сексуальное насилие над детьми. Ты даже представить себе не можешь, насколько ничтожный. Охота на педофилов – это очередное отравление спорыньёй массового бессознательного. Спорыньёй малограмотности и вечной сексуальной озабоченности. В результате истеричной гипертрофии законодательной инициативы страдают в первую очередь те самые дети.

– Как же дети-то могут пострадать от того, что насильников пересажают?!

Всеволод Алексеевич пристально посмотрел на своего друга.

– Сеня, ты обнимаешь Дария?

– Разумеется! И Дария, и Дашку, и Жорыча, и Георгину!

– И Аню – которая Пенелая – тоже, поди, челомкал в щёчки, в пузико дул, да? При свидетелях типа персонала заведения для брошенных младенцев, так?

– Естественно! А как иначе? И челомкал, и дул…

– А иначе вот как, – перебил Сеню Всеволод Алексеевич. – Твоя соседка, Розамунда Потаповна, незамужняя, не знавшая любви и ласки женщина окончательно бальзаковского возраста, зайдя к тебе за спичками или солью, увидала, как ты Георгину в зад поцеловал. Взяла спички, взяла и соль – не обеднеешь, в отличие от неё, вон сколько у тебя в хате всякого добра!.. Присолила твоей вкусной морской дорогущей итальянской солью свой бедный постный русский суп, похлебала, подумала… Да и пошла к участковому и донесла на тебя. И к тебе пришли. И доказали как с добрым утром, что ты трогал Георгишу за половые органы…

– Конечно, трогал! Как иначе я ей жопу помою после того, как она обосралась? И те самые половые органы?

– То-то и оно! Мытьём грязной попки своей дочурке ты… То есть вы, гражданин Соколов Семён Петрович, прикрываете истинные свои мотивы. А именно – совершение развратных действий. Потерпевшей, Георгине Семёновне Соколовой, меньше двенадцати лет? Извольте присесть, гражданин Соколов, на строгий режим от пяти до двенадцати. А может, и поболее. Инцест-то налицо! Отягчающее, простите, обстоятельство.

– Сева, ты очумел?!

– А в постель вы, гражданин Соколов Семён Петрович, детишек своих берёте? И там вообще непонятно как и кого лапаете, да?

– Северный, угомонись!.. Ты же умный мужик!

– Я-то умный… И это, Сеня, не я должен угомониться. Я лишь рассказываю тебе, что нынче творится. И хочу, чтобы ты как человек достаточно разумный не разбрасывался словами типа «педофилия». Не ровён час, завтра и в тебя кто-то таким камнем кинет. Соседка, медицинская сестра детской больницы, недовольная сотрудница твоей фирмы. А зная твою не слишком большую озабоченность чрезмерной стерильностью места обитания твоей семьи… Вот представь себе… Чёрт, заказать себе, что ли, ещё сто граммов?

– Я нам обоим закажу! Тоже машину оставлю. Ты меня на нерв поднял!

– Заказывай. Я тебя сейчас ещё выше подниму.

Друзья дождались, пока официант принёс заказ и разлил по стопкам.

– Ну, за психическое здоровье населения! – предложил Северный.

Сеня не стал возражать. Опрокинули.

– Так вот, представь себе, мой дорогой друг, ты занимаешься любовью с прекрасной супругой своей, Олесей Александровной, и решаешь, что детишек, наконец, достаточно – и прибегаешь по такому поводу к одному из самых доступных тебе способов предохранения – прерванному половому акту. Тряпочки ты с собою на супружеское ложе не прихватил, и потому прерываешь ты свой половой акт прямо на простыню. И только-только ты кончил, как с рёвом в вашу с Леськой спальню врывается Дашка. Жалуется, что ей страшно и она хочет спать с вами. Вы с Леськой, пощупав Дашке лобик на предмет горячести и дав на всякий случай какого-нибудь аспирина со вкусом клубники, оставляете её у себя в койке. Бог с ней, пусть спит до утра – вам меньше бегать. Дашка вертится-крутится, просыпается, снимает пижаму, надевает пижаму. А температура, несмотря на аспирин, растёт. И ещё она всё время жалуется, что хочет писать, а когда ты относишь её на ручках в туалет, может выдавить из себя ровно три капли. Температура через пару часов Дашкиного верчения вдоль и поперёк вашего супружеского ложа уже не субфебрильная, а вполне себе так под сорок. Твои действия?

– В больницу, разумеется! «Скорую» вызвать… Какую, к чёрту, «Скорую»! Пока они приедут. Сам. Дашку в плед. Леське на руки, на заднее сиденье… Что это? – Соколов с тревогой посмотрел на Всеволода Алексеевича. – Если цистит, то какого чёрта температура под сорок? Острый пиелонефрит? В любом случае – в детскую больницу. В самую лучшую! Лучше перебздеть, чем недобздеть!

– Тише, тише! Сеня, у тебя очень живое воображение. Я бы даже сказал – горячечное. Это всего лишь гипотетическая ситуация. И Дашкина воображаемая мочевая инфекция тут не самое главное. Самое главное впереди. Привёз ты Дашку в больницу. В детскую. В самую лучшую. Вылезши из-за руля, вырвал дочурку из Леськиных дрожащих рук. Во-первых, потому, что нервничаешь, во-вторых – потому, что семилетняя девица при наличии любящего родителя куда гармоничнее смотрится у папки на руках. Гармоничнее – и жене легче.

– Ну да! – согласился Сеня.

– Вырвал. Дашка на тебя смотрит и плачет, и стонет: «Папа, больно!»

– О-о-о!!! – Соколов вцепился руками в волосы.

– Так, только с разбегу об стены ресторации не бейся. Твоя задача – ворваться с Дашкой на руках в приёмное, навести шухер, вызвать дежурного педиатра, а также уролога и нефролога заодно. Они её слегка седируют. Дарья в полусне. Лекарям нужен анализ мочи. Они подставляют под неё судно, ты ей судорожно-истерически командуешь «пис-пис-пис!», потому что Леська занята – бьётся головой об стены приёмного. Дашка говорит тебе сквозь сон: «Папа, больно!» – по-видимому, продолжая жаловаться на рези при мочеиспускании. Никого и ничего не настораживает. Мочу уносят в лабораторию и обнаруживают в ней не только лейкоциты сплошь, но ещё и… сперматозоиды. Неизвестно, откуда в анализе мочи оказались сперматозоиды. Тринадцатилетних пацанов, как известно, госпитализируют всё ещё в детские больнички. Возможно, в эту утку мочился половосозревающий «малыш», который четвертью часа прежде подрочил в туалете. А судёнышко плохо помыли, бывает… Очень даже может быть, что туда недавно опорожнил мочевой пузырь интерн, отымевший в клизменной хорошенькую медсестричку. Чёрт его знает?! Или, что скорее всего, Дашка, вертясь на вашем супружеском ложе, цапанула твоих подсохших головастиков себе на наружные половые органы.