Владимир Тодоров - Пятый арлекин

Выйдя затем, опять крадучись, в прихожую, он на всякий случай открыл наружную дверь, посмотреть только и полюбопытствовать, все ли благополучно, а может появилась у него тайная надежда, что и Горин далеко не ушел. И действительно, увидел Краснов бывшего пулеметчика, прислонившегося к перилам лестницы. Скомканный пиджак, как верная собака, лежал рядом у ноги. Коньяк на голодный желудок, усталость и пережитое волнение сморили его и не поз­волили выбраться на улицу. Вот тут-то Краснов возрадовался от всей души. Он немедленно известил Олега Михайловича об этом подарке судьбы и тот, не испытав никаких негативных эмоций, позвонил Туманову, объяснив, что на лестничной площадке у квар­тиры генерала Неживлева находится бродяга, а возможно и вор, потому что он пытался проникнуть в квартиру и учинить дебош. Через десять минут милицейская машина с мигалкой увезла Вячес­лава Андроновича Горина в камеру предварительного заключения на предмет выяснения личности, могущей оказаться преступной сверх всякой меры и особо опасной для общества.

Краснов, испытывая к Караваевой только лишь брезгливость, шепнул на ухо имениннику, что и тот может воспользоваться слу­чаем, что в комнату никто не войдет и он может даже посторожить и сумеет отвлечь того, кто вдруг вознамерится туда проникнуть. Неживлев усмехнулся и после короткого раздумья пошел. Он поя­вился обратно неожиданно скоро и Краснов сразу ощутил неладное. Предчувствие какой-то опасности жило в нем последнее время пос­тоянно и теперь проявилось реально. В этом можно было не сомне­ваться, взглянув в лицо Неживлева.

— Ты переусердствовал подушкой,— глухо произнес Неживлев, лицо у него тряслось и он не мог найти места рукам,— ты задушил ее, она мертвее засохшего дерева,— добавил Семен Михайлович по привычке говорить с претензиями на оригинальность.

Несмотря на растерянность, охватившую Краснова, он тут же принял действия, разумные с его точки зрения и дающие огромные шансы на выживание. В одну минуту они затолкали тело Караваевой в стенной шкаф, в самый низ, где было достаточно места, чтобы спрятать человека, и, уже выйдя в прихожую, выработали план дальнейших действий. Во-первых, все видели, что Караваева ушла вместе с Гориным и куда она потом подевалась — не их забота. Свидетелей тому было много, включая и такого важного, как Олег Михайлович. Во-вторых, они решили, что как только все разойдутся и разъедутся, а Ирина Александровна уляжется спать, вывезти тело Караваевой за город и закопать в лесу, а уж лопату они раздобудут по пути на даче.

На этом практически закончилось торжество по случаю тридцатилетия Неживлева. Ночью, когда гости разошлись, не подозревая, что почти стали свидетелями преступления, Неживлев и Крас­нов исполнили задуманное, обеспечив себе стопроцентное алиби. Неживлев гнал машину по Рублевскому шоссе сосредоточенно и угрюмо, напряженно размышляя, как эта история может задеть его в том случае, который необходимо мысленно предвидеть. И хотя его лично преступление, совершенное Красновым, казалось, не затра­гивало, он хорошо знал возможности и натуру своего учителя, и если бы вдруг тот стал давать показания, то неизвестно чего бы наговорил, лишь бы выговорить себя и переложить свою вину на другого. Следует сказать, что они изредка обсуждали возможный провал в своих незаконных подпольных операциях с антикварными ценностями, ведь их оборот был связан не только с внутренним рынком сбыта: многое, наиболее ценное, уплывало за границу через надежный, отлаженный канал, и в своих рассуждениях они четко договорились, что в критической ситуации есть смысл одному брать на себя все, потому что за групповое преступление больше дают. Но знал Неживлев и другое, что подобные уговоры кончаются, когда кто-нибудь бывает арестован и тому органы внутренних дел и предъ­являют серьезное обвинение. Следователь только успевает записы­вать фамилии соучастников. Так что случись чего — большой надежды на Краснова у Семена Михайловича не было. Он даже подумывал иногда, что неплохо было бы себя подстраховать и на время прекратить антикварные операции, связанные с отправкой ценно­стей за границу. Да и с Игиным хорошо бы прервать отношения и не мелькать в антикварном магазине как красная тряпка перед носом быка на испанской корриде. Ведь Игина постоянно «пасут», только руки оперативных работников коротки, пока Олег Михай­лович Карнаков со своим отцом на месте.

Краснов наоборот расслабился и чувствовал себя маленьким и уязвимым: возьми его сейчас да тряхни двумя-тремя точными вопросами, все бы немедленно выложил. Боялся подобных минут Краснов, ох, как боялся и относил подобную слабость за счет надорванной психики. И то, шутка сказать, почти двадцать лет без малого отдано всякого рода незаконным операциям, приходилось ходить по такому краю пропасти, что скалолазанье детской забавой могло показаться. «Разведчикам хоть пенсия в таких случаях положена,— горько усмехался иной раз Карнаков,— а здесь, глядишь, под самый пенсионный возраст вкатают «вышку» или пятнадцать лет усилен­ного режима. И не посмотрят, что пора на покой и здоровье подор­вано в неравной борьбе с блюстителями советского законодательст­ ва». И до чего же вредное это самое законодательство! Вот по за­падным законам Краснов ни разу за всю свою жизнь ничего про­тивозаконного не совершил, ведь то, что у нас называется спеку­ляцией, там не что иное, как свободное предпринимательство, при этом сильный побеждает слабого, потому что умнее, оборотистее, энергичнее. Ну, положим, вывоз за границу музейных ценностей и там карается, но только штрафом и то, если вывовить тайно, без пошлины.

В общем, Краснову никак не нравились законы страны, в кото­рой он родился, жил, учился и нажил подпольно огромное состояние. Что же касается убийства Сашеньки Караваевой, то тут он согла­шался с нашим законом, который, хотя и предусматривает за это преступление высшую меру, но, как правило, больше десяти-двенадцати лет практически мало кому дают, тогда как на Западе за подобное преступление свободно можно схлопотать электрический стул. «Сволочи!— подумал о западных юристах Краснов и отчего-то улыбнулся,— придумали же такое... Впрочем, если бы я попал к ним с моими теперешними деньгами и ценностями, я бы многих дельцов от бизнеса потеснил, они бы у меня поплясали... Да и от закона откупился бы».

При всем его прагматизме и подчинении воли единственной цели обогащения, на него изредка нападали романтически несбыточные грезы, что обычно свойственно слабым людям. Вот он представил себя в Америке. Сначала осматривается, развертывает коммерче­скую деятельность, постепенно становится во главе крупнейшей фи­рмы по продаже антиквариата, затем прикупает акции военных предприятий — дело в Штатах перспективное,— становится губер­натором путем удачной женитьбы, баллотируется в президенты, а если не проходит, то во всяком случае входит в состав сената и решает государственные вопросы. «Мистер Джексон,— так представ--лял свою фамилию Краснов за границей,— фирма Каттерпиллер заключила с Советским Союзом договор на поставку оборудования для строительства дорог. Как вы на это смотрите?» «Что?!— кричит Джексон-Краснов,— оборудование для дорог? Никаких договоров! Они потом по этим дорогам как раз доберутся до Америки!».