Рауль Мир-Хайдаров - Горький напиток счастья

Два старших брата "дроголят", не раз сидевшие, были широко известны в городе. И младшие "дроголята", выросшие под ореолом "знаменитых" братьев-жиганов, знали свое положение и пуще всего берегли "репутацию", говоря на жаргоне, не "бакланили" по пустякам.

Обсуждая вчерашний футбольный матч, где Стаин забил "Локомотиву" три безответных мяча, отчего Татарку лихорадило всю ночь, они поднимались вверх по Орджоникидзе, мимо тех деревьев, у которых в новогоднюю ночь Рушан целовался со Светланкой. Дасаев издали заметил, что навстречу им спускаются вниз к вокзалу четверо рослых парней, постарше их. По шумному разговору, жестикуляции, громкому смеху ощущалось, что они уже "разговелись", отметили Пасху. Узкий тротуар не позволял разминуться, если не уступить друг другу, но, кроме Рушана, ни с той, ни с другой стороны никто не подумал сделать такую попытку, больше того, кто-то зацепил плечом одного из Дроголовых, и тут в секунду произошла цепная реакция. Увидев сверкнувшие злым блеском глаза "дроголенка", толкнувший презрительно выпалил:

-- Что, козел, уставился, не можешь старшему дорогу уступить?

Скажи тот что угодно, без слова "козел", наверняка обошлось бы без стычки, но в том-то и беда, что подобное блатные "кронпринцы" не могли оставить безнаказанно. Видимо, пытаясь замять назревавший скандал, Дроголов на всякий случай переспросил:

-- Повтори, я не расслышал?

И тот, явно уже подогреваемый подвыпившими дружками, повторил, педалируя на слове "козел".

Не только для другого брата Дроголова, но и для Рушана стало ясно, что оскорбительный ответ -- сигнал боевой трубы, такого унижения, да еще прилюдно, "дроголята" снести не могли. И в ту же минуту, когда они, не сговариваясь, кинулись на обидчиков, появились на углу Тамара с Наилем. Драка с тротуара переметнулась на дорогу, и тут здоровенные парни, имевшие численный перевес, уверенные, что вмиг проучат зарвавшихся мальчишек, были позорно и жестоко биты. У одного из "дроголят" оказался легкий, незаметный плексигласовый кастет, и от его удара никто не мог устоять на ногах. Все произошло стремительно, в несколько минут, и собравшиеся на тротуарах, перекрестках зеваки вряд ли заметили тонкую полоску изощренного кастета, но Рушан понял, отчего такой страшной силы удар, от которого уже не поднимались.

Кто-то, явно им симпатизирующий, крикнул: "Атас! милиция!"-- и они исчезли в соседнем дворе. Все время драки Рушан видел испуганное лицо Тамары, а на него кидался парень крепкого сложения, и ему никак не удавалось отправить его в нокаут, хотя раз за разом сбивал того с ног. Дасаев избегал ближнего боя, где был силен, не хотел накануне праздника заработать синяк.

В тот день он высоко поднялся в глазах шпаны с "Москвы", ревностно относящихся к Рушану, державшемуся все-таки ближе к ребятам с Татарки, и не только из-за родства с Исмаил-беком и дружбы со Стаиным. Романтика блатной жизни его не привлекала, и близость с Исмаил-беком, и дружба "кронпринцев" Дроголовых для него не стоила и одной улыбки Давыдычевой, он понимал, что окончательно упал в ее глазах: о "бандите" доложили ему в тот же вечер.

Вот так, как на американских горках, или проще, по-русски: из огня да в полымя.

Иногда приходила шальная мысль, которой он, к счастью, ни с кем не поделился -- пойти "разобраться" с Мещеряковым, припугнуть Сафина, чтобы забыл дорогу на улицу 1905 года. Но душа, открытая любви, взрослела, мужала, не желала никаких разборок и конфликтов, и в случае с Мещеряковым он понимал, что посягнул на "чужое",-- "сталинские дети" все-таки еще помнили библейское "не убий", "не укради", "на чужое не зарься", впитанное от бабушек и дедушек,-- тогда еще не провозглашенный моральный кодекс жил в крови.

То же самое и с Наилем... Не будь "романа" с Резниковой, он, возможно, мог и припугнуть парня, хотя молодым умом уже начинал понимать, что насильно мил не будешь.

Вообще этой весной он чувствовал какой-то внутренний разлад во всем и даже иногда радовался, что через два месяца с небольшим покинет город, где не сбылись его сердечные мечты, и на новом месте попытается начать все сначала -- так думалось в ту пору. Казалось, с глаз долой, из сердца вон, и он с головой окунулся в проекты, хотя, надо отметить, учился он легко, и сроки дипломной работы, на его взгляд, были непомерно растянуты.

Произошла в ту весну заметная странность: если ему решительно не везло в любви, то неожиданно многое открылось в боксе, где он и без того был без пяти минут мастером спорта. И причиной послужила та драка, на улице на Пасху. Отвлекая на себя одного из противников, он успевал помогать младшему "дроголенку", тому приходилось трудно. Рушан, сбивая с ног своего соперника, наносил и чужому короткий и резкий удар, отчего тот тоже валился на колени, но упорно поднимался и лез вперед, ребята попались крепкие, но в состоянии опьянения они не были страшны. Хотя все происходило молниеносно, Рушан с холодной расчетливостью сдерживал свой удар, боялся выбить костяшки пальцев, раньше такое опасение ему бы в голову не пришло, азарт подавлял разум. Но и это не все: он легко держал в поле зрения обоих противников, и уж совсем немыслимо, но он почти все время видел испуганное лицо Тамары. Обладая и силой, и техникой, и характером, он вдруг почувствовал, что ему открылось главное в боксе: пришли уверенность, хладнокровие, расчет, а зрение сделалось объемным, как в голографии, он видел как бы насквозь и упреждал хитроумно задуманную атаку. Это он понял на первых же тренировках к первенству города.

Неожиданная уверенность, пришедшая к нему в квадрате ринга, дала душе необходимое равновесие, он обрел спокойствие, так необходимое перед боями. А еще в то утро, во дворе "Железки", напротив дома Резниковых, он боялся повернуть голову в сторону глухого зеленого забора в переулке, так ныло от тоски сердце.

Его перевоплощение на ринге, новая, раскованная манера боя, в которой не сквозил бесшабашный азарт, бросались в глаза сразу, но связали это с опытом на первенстве "Локомотива": в столице, мол, пообщался с мастерами, пришла пора зрелости, но Рушан в объяснения не пускался. Только в эти дни грустно признался себе: жаль, что за четыре года я преуспел только на ринге. Да, только на ринге он чувствовал себя хозяином своей судьбы, мог диктовать волю, навязывать свою манеру, но это не слишком радовало Рушана, он не хотел связывать жизнь со спортом, хотя уже поступали заманчивые предложения.

Город с нетерпением ждал соревнований на призы парка, особенно в легком весе, там собралось не только количественно, но и качественно наибольшее число претендентов, лихих парней в ту пору хватало, сборная СССР тогда на четверть состояла из казахстанцев, где бокс на долгие годы оказался спортом номер один.