Рауль Мир-Хайдаров - Судить буду я

Сказанное раскололо единую вначале московскую братию на несколько групп, но главное, сбило спесь, они все-таки согласились, что это великий фактор.

Сухроб Ахмедович считал, что в тот день он одержал важную для себя победу. Она укрепила в нем уверенность, а случай этот он припас для какого-нибудь публичного выступления, верил, что история вновь поднимет его на гребень очередной популистской волны.

Поезд все дальше и дальше втягивался в золотую долину, жемчужину земли узбекской, даже воздух после освоенных земель бывшей Голодной степи тут ночью напоминал крымский. Обилие садов, виноградников, близость гор, речушек, знаменитого Ферганского канала резко отличали этот край от степного Джизака или северного Хорезма, из этих благодатных мест был и Ферганец, прокурор Камалов, заклятый враг Сенатора. Но сегодня, в поезде, он не хотел возвращаться мыслями к Камалову, он понимал, сколь многое зависит от встречи с Сабиром-бобо, от того, какую сумму удастся вырвать в Аксае, - любое убийство теперь стоит немалых денег, а смерть генерального прокурора республики... С мыслями о том, сколько же ему перепадет на расходы от духовного наставника хана Акмаля, Сенатор и заснул. Спал он спокойно, ибо разгадал тайну повелительного тона человека в белом; правильно говорили древнегреческие эскулапы - установите диагноз...

Утром, когда "скорый" прибыл точно по расписанию в Наманган, он несколько задержался в купе, чтобы не столкнуться лицом к лицу с кем-нибудь из попутчиков и встречающих. Столь скорое путешествие в Наманган человека, только что освободившегося из тюрьмы, могло вызвать не только любопытство, но и кривотолки, а они наверняка дошли бы до слуха Ферганца. А тот понял бы сразу, в какую сторону он навострил лыжи, а еще хуже, получил свидетельство, что выступление хана Акмаля на суде, послужившее одним из весомых аргументов освобождения Акрамходжаева из "Матросской Тишины", - четко выверенный ход, обманувший правосудие и открывший двери тюрьмы его сообщнику. Засними люди Камалова его визит в Аксай - трудно было бы найти объяснение этому путешествию, ведь хан Акмаль объявил его манкуртом, врагом номер один узбекского народа, и обещал ему суровый суд. Поэтому, когда он появился на привокзальной площади, она уже оказалась пуста, только вдали, у закрытого газетного киоска стояла светлая "Волга". К ней неторопливо и направился высокий человек в черных очках. "Волга" с затемненными окнами, поджидавшая с работающим мотором, легко взяла с места и мощно рванула к центру города.

- Я уже решил, что вы передумали ехать к нам в гости, - сказал Исмат, улыбаясь, - вы последним объявились на перроне, хорошо, что я не поспешил позвонить, расстроил бы старика, он очень ждет вас... - И золотозубый шофер, извинившись, остановил машину. Набрав телефонный номер прямо из "Волги", не то в Намангане, не то Аксае, он сказал кому-то радостно: - Гость приехал, будем через час...

Когда-то по этой же дороге Исмат доставлял его к поезду Наманган-Ташкент, но полюбоваться пейзажами ему тогда не удалось, анализировал встречу с ханом Акмалем, пытался подсчитать, в чем выиграл, в чем проиграл, да и досье на самого себя, любезно отданное хозяином Аксая в последний момент и лежавшее рядом, не давало покоя, хотелось заглянуть, что же о нем знает всесильный Арипов. Но запомнились часто встречавшиеся и обгонявшие машины. На этот раз трасса оказалась пустынной, и Сенатор полюбопытствовал, отчего это, на что Исмат дал бесхитростный ответ: "Бензина нет..." А на въезде в Аксай попались даже две повозки, запряженные осликами, чем-то довоенным или послевоенным дохнуло на Сенатора не только на столичном вокзале, но и в глубинке.

Еще с вертолета, четыре года назад, он обратил внимание на прямую как стрела главную улицу Аксая, обсаженную с обеих сторон стройными чинарами и пирамидальными тополями, носившую имя Ленина и упиравшуюся в огромную площадь, претенциозно названную Красной, посреди которой высился огромный памятник вождю. Не всякий областной город располагал таким внушительным памятником, раньше он украшал главную площадь Ташкента и уже тогда считался самым впечатляющим в Азии, но... Самый гигантский в мире памятник Ленину, выполненный известным скульптором Николаем Томским, специализировавшемся преимущественно на Ильиче, не сумел выкупить какой-то иноземный заказчик, то ли обанкротился, то ли лишился власти. Вождя революции и мирового пролетариата, попавшего в пикантную ситуацию, выручил, не торгуясь, Шараф Рашидов. Так памятник появился в Ташкенте. А оставшуюся без пьедестала скульптуру Ильича Арипов сумел выпросить у своего друга. Конечно, он возжелал добыть памятник не из-за горячей любви к Ильичу, а хотел доказать влиятельным секретарям обкомов, что Аксай второе по значению после Ташкента место в Узбекистане. Рядом, в тени бронзового вождя, в уютном скверике, обсаженном густым кустарником, имелся просторный айван, крытый ручной работы текинским ковром кроваво-красного цвета. На нем, как рассказали ему в первый приезд, подолгу сиживал с четками в руках сам хан Акмаль - думу великую думал, наверное, как по-ленински жизнь в Аксае организовать. В его отсутствие на этом месте появлялся двойник, напоминавший землякам, что хозяин все видит, все слышит, но вот какие думы думал он, трудно представить. В прошлый раз Сухроб Ахмедович прямо на это лобное место, на кроваво-красный ковер, и вышел из вертолета. И сейчас ему захотелось вновь глянуть на аксайскую Красную площадь, и он попросил Исмата проехать мимо памятника, на что шофер глубокомысленно и важно ответил:

- А Красную площадь, Ленина в Аксае объехать невозможно, так задумано, видимо, золотозубый вассал повторял любимую фразу хозяина.

Еще они не выскочили на простор Красной площади, как Сенатор невольно ахнул - перед ним напротив знакомого силуэта памятника Ленину высилась почти законченная мечеть. Только строительные леса кое-где и японский автокран "Като" с пневматической выдвижной стрелой у одного из минаретов указывали, что там еще идут какие-то работы. Подъехав ближе, он удивился еще больше: Ленин с призывно поднятой рукой напротив высоких, резных дверей мечети словно страстно призывал правоверных на утренний намаз, от этого ощущения невозможно было избавиться, гость почувствовал это сразу. Странно, но пугающая громадность площади, которую он ощутил в прошлый раз, в долгом ожидании аудиенции, сейчас пропала, мечеть удивительно гармонично вписалась в нее, убери даже Ленина с высокого гранитного пьедестала - пропали бы пропорции, соразмерность двух культовых сооружений, словно хан Акмаль некогда специально замыслил ежедневно, еженощно унижать борца с "религиозным дурманом".