Рауль Мир-Хайдаров - Судить буду я

Единственный мужчина, который ей нравился до сих пор, был Камалов, но эту влюбленность она воспринимала как любовь к киногерою или киноартисту, понимая, что их разделяет время, целая эпоха. В Косте она чувствовала цельную, себе подобную натуру, ценила в нем преданность долгу, безоглядную верность и даже любовь к Камалову. Гордилась тем, что он занят серьезным мужским делом и в своей среде пользуется авторитетом. Заметила она, что окружающие сразу единодушно восприняли их как пару, что еще более осложнило положение Шиловой, ибо она понимала, что не может сказать Камалову: извините, я не могу любезничать с Газанфаром, у меня иные личные планы. И Костю, который ей нравился, терять не хотелось, но и Камалова подвести не могла. Газанфар, впрочем, как и многие другие, видимо, знавшие за собой какие-то грехи, враждебно встретил появление нового отдела, хотя, казалось, одним делом заняты, возможно, он чуял, что отсюда может исходить угроза и ему.

Отдел по борьбе с организованной преступностью, укомплектованный полностью бывшими работниками КГБ, существовал в прокуратуре как бы сам по себе, и потому частые контакты старых сотрудников с новичками бросались в глаза. И Газанфар, на чьих глазах развивался роман Шиловой, вдруг растерялся; он действительно побаивался ребят из отдела Уткура Рашидовича. Они казались ему куда опаснее больного Камалова, и обретать личного врага при его двойной жизни, да еще такого, как Васильев, ему не хотелось. Он даже решил, что канал в столь важный для Сенатора отдел закрыт для него навсегда. Отчасти он даже обрадовался сложившейся ситуации, уж слишком рисковая затея - вести двойную игру с таким отделом. И для "сиамских близнецов" случившееся должно было послужить весомым аргументом, чтобы не рассчитывать на возможность утечки информации из главного отдела прокуратуры. Поначалу ожидания Газанфара вроде подтвердились, сообщение вызвало шок, но всего лишь получасовой, к концу беседы Сенатор сказал, что не надо опускать руки, мол, сердце девичье переменчиво, следовало ненавязчиво делать знаки внимания, продолжать играть роль влюбленного, а вдруг... В общем, Сенатор с Миршабом понимали важность работы ключевого отдела прокуратуры республики и любой ценой желали иметь информацию о ее ближних и дальних планах.

Татьяна по-женски чувствовала, что Газанфар побаивался ребят из их отдела, ощущала она это еще до романа с Костей Васильевым, а уж как пошли разговоры, он стал обходить их отдел стороной. Но Шилова не была бы Шиловой, если в таком деле поставила личное выше служебного, а точнее - долга. В минуты отчаяния она даже искала повод, чтобы рассориться с Костей, не совсем, конечно, а месяца на два-три. К тому времени, как она думала, события получат какую-то развязку, держать предателя в прокуратуре республики было делом рискованным, даже в интересах важной операции, об этом Камалов однажды обмолвился сам. Видимо, Газанфар Рустамов оставался на свободе не только из-за тайных целей прокурора, а из-за того, что, наверное, на него собирали серьезный материал, факты, чтобы не ускользнул от правосудия, как Сенатор, Ферганец уже был научен горьким опытом. Возможно, Газанфар, по планам прокурора, мог стать главным свидетелем обвинения вместо отравленного в подвалах КГБ Артема Парсегяна по кличке Беспалый. Вполне вероятно, что коллеги уже собирали компромат на Рустамова, вряд ли кому другому, кроме Уткура Рашидовича, Ферганец доверил бы столь деликатную миссию. В общем, обе стороны имели побудительную причину не обрывать связей, но как это воплотить в реальности?

Первой все-таки ход нашла Шилова, придумала повод, чтобы обращаться к Газанфару регулярно. Юриспруденция - дело бумажное, изводятся горы бумаги на постановления, решения, проекты законов, указов, предписаний, не говоря уже о томах уголовных дел, из которых то и дело требуются выписки, копии. Лучшие переплетчики города мечтают попасть работать хоть в штат прокуратуры, хоть по договору, тут в год переплетают тысячи и тысячи томов, простоя не бывает никогда - ни зимой, ни летом. Плодил бумаги и отдел, в котором работала Татьяна, и тут то и дело требовалась то копия, то выписка, а всякую бумажку наверх просили срочно, сию минуту - хоть разорвись, и всякий раз Шиловой приходилось бежать на поклон к молодому человеку, обслуживавшему в подвале прокуратуры множительную технику. Но туда бегала не она одна, и всем хотелось быстро. Раньше несколько раз она в таких случаях обращалась за помощью к Газанфару, ибо он часто подвозил и с работы, и на работу на своей машине Улугбека, парня, обслуживавшего мощный ксерокс, он и выручил. Бумаги из ее отдела часто бывали с грифом "Секретно", и по инструкции она должна была присутствовать рядом при размножении, так она и поступала, хотя и Газанфар, и Улугбек посмеивались над ней, над ее пунктуальностью, показывая на пачки документов с таким же грозным грифом, дожидавшихся своей очереди и день, и два. Вспомнив про ксерокс, она поняла, что нашла повод поддерживать отношения с Рустамовым. Больше того, поняла, как, не вызывая подозрения, она сможет снабжать его дезинформацией, будет оставлять под каким-нибудь предлогом документ для размножения минут на десять-двадцать. Этого времени вполне достаточно, чтобы Газанфар уяснил суть бумаги; копии, наверное, ему не требовалось. Но этот вариант надо было еще согласовать с Камаловым.

Приняв решение, она тут же решила опробовать свою идею. С Газанфаром она не виделась уже больше месяца и переживала - вдруг получит указание от Камалова передать Рустамову очередную срочную дезинформацию. Костя отсутствовал, выехал на задержание особо дерзкой и жестокой банды рэкетиров, действовавших на границах двух республик, терроризировавших новых предпринимателей и в Ошской, и Андижанской областях, но имевших постоянную базу в Узбекистане, в городе Ленинске. Выбрав наугад из папки документ без грифа "Секретно", она поднялась на третий этаж к Газанфару без предварительного звонка, хотя в прокуратуре была и местная телефонная связь, кроме городской, ей хотелось нагрянуть к нему неожиданно. Подойдя к кабинету Рустамова, она решительно, как бы беззаботно, с улыбкой на лице рванула дверь на себя, но она оказалась закрытой, хотя полчаса назад в окно она видела, как Газанфар вошел в здание прокуратуры. "Наверное, вызвали к начальству", подумала она и уже собиралась ретироваться, как вдруг услышала за дверью слабый шорох. Она тут же склонилась к замочной скважине - кабинет оказался заперт изнутри. "Что бы это значило?" - мелькнула мысль, и она решила прояснить ситуацию до конца, тут же постучала и весело крикнула:

- Газанфар, это я!

Она почти прильнула ухом к полотну двери и отчетливо услышала, как громыхнуло что-то железное, а затем последовал скрип задвигаемого ящика письменного стола, и сразу быстрые шаги по направлению к ней и мягкий скрежет хорошо подогнанного замка.