Владимир Гоник - Преисподняя

Отыскав ход, Першин выставлял наблюдение, чтобы определить, пользуются ходом или нет: по слухам, вся опасность в Москве исходила из-под земли.

…тоннель наискось поднимался вверх, разведка миновала наружный портал и оказалась на мосту. Они почувствовали ночную стынь реки, свежесть нависающих над водой парков; после духоты и запаха путевой смазки в легкие хлынул чистый холодный вкусный воздух. Иногда по верхнему ярусу моста проходила редкая машина, и гул катился над головой, угасая вдали.

Разведка пересекла мост, впереди, как разинутая пасть, их поджидал портал тоннеля, уходящего в глубину Воробьевых гор. Перед самым порталом они услышали соловья. Это было так неожиданно, что все невольно замедлили шаг: трель и щелканье громко и отчетливо раздавались в тишине; могло сдаться, что певец до поры сидел в засаде.

Миновав несколько пикетов, отряд обнаружил две штольни, уходящие в сторону под прямым углом к полотну. За толстыми решетками одетые в проволочную арматуру плафоны освещали бетонные стены, выкрашенные синей масляной краской, по стенам висели связки кабелей, внизу тянулись водопроводные трубы с вентилями, муфтами и задвижками; по центру бетонного пола была прорезана узкая дренажная канавка. Штольни были довольно длинными, в сотне метров от входных решеток их перегораживали массивные металлические щиты, с маленькими оконцами, закрытыми наглухо, как в тюрьме.

Першин прикинул по карте, штольни, похоже, тянулись в сторону загадочного пустыря, просторно раскинувшегося через дорогу напротив Университета, одна из сторон пустыря круто обрывалась над зеленой бугристой долиной, у края обрыва стояли старые университетские дома, а внизу к насыпям и путям Москвы-товарной тянулись огороды, свалки и заросли. Под пустырем в глубине холма располагался подземный город, и штольни, которые обнаружила разведка, вероятно, связывали его с метро; Першин отметил штольни на карте. Вся карта была испещрена пометками, каждая означала опасность.

Уже несколько недель Москва полнилась слухами: по ночам исчезали люди. Таинственные пришельцы нападали внезапно, словно из-под земли, бесшумно проникали в дома, неожиданно возникали среди ночи, как снег на голову, забирали людей и уводили с собой. Никто не знал, откуда они появились, как пришли, и не было случая, чтобы к дому кто-то подъехал: люди бесследно исчезали за дверью вместе с пришельцами, никто не знал, где их искать, — исчезли, как в воду канули.

Рассыпанные по городу пешие наряды, постовые и патрули, снующие по улицам и дворам, ни разу, когда случались похищения, не заметили у домов машины. В то же время понятно было, что выкрасть человека без машины невозможно, нападавшие появлялись и исчезали в мгновение ока.

Следствие ломало голову, необъяснимые нападения случались почти каждую ночь в разных местах Москвы, уже сотни людей исчезли без следа, и никто не знал, живы ли они и куда направить поиски.

…с вокзала Ключников проводил новую знакомую до самого дома. Девушка жила на Знаменке между Пречистенским бульваром и Волхонкой, за Музеем изящных искусств. От метро они медленно шли переулками и дворами, заросшими густой зеленью, где пахло сиренью, и сквозь зелень уютно светились окна особняков и редкие фонари.

Ключников никогда не бывал здесь прежде. Он не знал эту Москву и сейчас как будто попал в чужой город, в провинциальную глушь, хотя помнились небоскребы и рокот машин на близкой Воздвиженке, бессонная круговерть Манежа и мерцающие по соседству башни и купола Кремля.

Сюда едва долетал гул города, приглушенный деревьями, из распахнутых окон, как в провинции, доносились обыденные звуки человеческого существования — голоса, музыка, шум воды, звяканье посуды, но казалось, что вокруг тихо, необычайно тихо повсюду, в тишине отчетливо стучали тонкие каблучки спутницы.

Ключников чувствовал себя неспокойно и скованно. Привыкший к покою, который исходил от Гали, он испытывал сейчас странную робость и тревогу, словно ему предстояло что-то необычное, какое-то испытание, которому он даже названия не знал.

Он догадывался, а вернее предчувствовал, что знакомство сулит неожиданности и резкие перемены — прости-прощай привычная жизнь. И понятно было, само собой разумелось, что спокойное существование новой знакомой не по нраву.

Внятная тревога была разлита вокруг — в тенистых дворах, в мрачных подворотнях, в едва освещенных извилистых переулках, где стояли дворянские усадьбы, купеческие особняки и доходные дома в стиле «модерн».

Они медленно шли рядом, но ему мерещилось, новая знакомая спешит куда-то, где ее ждут. Он угадывал в ней скрытое нетерпение, азарт, под стать праздничной лихорадке; вероятно, они жили на разных скоростях: ее всегда одолевала спешка, она вечно рвалась куда-то, вечно бежала, неслась, летела — даже тогда, когда оставалась на месте.

Идя рядом, он чувствовал электрический ток, который исходил от нее, она была вся пронизана электричеством, высокое напряжение угадывалось на расстоянии, энергия пульсировала в каждом движении, и казалось, стоит коснуться, смертельный разряд убьет наповал.

— Хотите, я покажу вам что-то? — неожиданно предложила она.

— Что? — спросил он, испытывая тоску по привычному покою, который рушился на глазах и который он не в силах был отстоять.

— Здесь есть любопытные места…

— Может, в другой раз? — неуверенно спросил Ключников.

— Другого раза не будет, — сказала она уверенно, и было видно, что это правда: не будет.

— Поздно уже, — вяло сопротивлялся Ключников.

— Поздно?! — поразилась она, как человек, привычный к ночной жизни, и, подняв голову, быстро глянула на него: Ключникову показалось, в лицо ударил яркий фонарь. — Вы торопитесь? — в ее голосе послышались насмешка и разочарование.

— Нет, но… я думал… ночь на дворе… — пустился он в объяснения, но увидел обращенный к себе насмешливый взгляд, смутился и осекся.

Ключников с тоской подумал, что опаздывает на метро, и теперь придется тащиться пешком или брать такси, что было ему не по карману. Она, похоже, угадала его мысли.

— Я отвезу вас, — неожиданно пообещала она, и он понурился от смущения.

— Не беспокойтесь… — пробормотал он в замешательстве, но она засмеялась и перебила:

— Отвезу, отвезу!

Впоследствии он отчетливо уяснил, что она с легкостью называет вещи своими именами и вслух говорит то, о чем другие помалкивают. Она не испытывала сомнений, когда следовало кого-то отбрить, язык у нее был, как бритва, и она всегда находила точные слова, живость ума уживалась в ней с резкостью суждений.

В ней постоянно играла ртуть, переливалась, каталась упруго, рождая электрическое поле, сопротивляться которому не было сил. И уже разумелось само собой: тот, кто попадет в это поле, покончит со спокойной жизнью.