Владимир Гоник - Преисподняя

Она с грустью покачала головой:

— Если бы я хотела, я бы уехала с мужем. Он хорошо устроен, у него дом, работа… Но я отказалась, и мы развелись.

— Тогда отказались, а сейчас…

— Я люблю Россию, все мои предки жили здесь. Даже в самые трудные времена они эту страну считали своей. Воевали за нее. А теперь нам говорят: убирайтесь, вы здесь чужие.

Она напряженно смотрела на дорогу, сжимая руль. — Ладно, уедем, сказала она как-то устало. — Весь наш клан снялся, вся фамилия. Ничего, не пропадем. Посмотрим, что здесь будет.

— Думаете, будет плохо? — глянул на нее Ключников.

— По-моему, эта земля проклята Богом. Избавятся от нас, примутся друг за друга.

Она быстро домчала его к общежитию и затормозила резко там, где он указал. Они посидели молча, как бы свыкаясь с мыслью, что надо расстаться.

— Иди, счастливо, — она неожиданно обняла его за шею, притянула к себе и поцеловала мягкими влажными губами.

Ключников опешил и растерялся. От поцелуя у него закружилась голова, он едва не задохнулся.

— Прощай, — открыв дверцу, она подтолкнула его. — Спасибо тебе.

Ключников очумело стоял на тротуаре. Взревел мотор, машина рванулась и унеслась. Он постоял, приходя в себя, и как пьяный, неуверенно побрел к двери.

Улучив свободный час, Першин заехал домой. Замотанный делами, он скучал по детям и жене, хотя понимал, что от того, как сработает отряд, зависит их будущее.

Андрей поцеловал Лизу и детей, дочки отвыкли немного, и он обнял их и усадил на колени. Лиза села напротив, вид у нее был рассеянный, и понятно было, что какая-то мысль гложет ее неотвязно.

Он жалел их всех — жену и миллионы женщин, которые имели несчастье жить в этой стране. Целые дни они бегали в поисках самого необходимого рыскали, сновали, кружили по городу, не зная, как прокормить семью, их одолевали мучительные горести и заботы, что, как известно, женщину не красит.

Он смотрел на жену, какая-то затаенная горечь запеклась на ее лице, ему было стыдно за ее ранние морщины и грустные глаза, за то, что она с утра до вечера мотается в поисках пропитания, за ту участь, которую ей уготовил он — муж, защитник, который не мог для нее ничего сделать и не мог ничего обещать, кроме вечной маеты.

…донос генерал получил из Бора на другой день: осведомительная служба опоздала на одну ночь.

Наутро в пансионат прикатил генеральский адъютант с приказом доставить виновников на ковер.

— А если я не поеду? — лежа в постели, поинтересовался Першин из чистого любопытства.

— Силой доставим. Я привык выполнять приказы, — объяснил майор.

— Если силой, то меньше, чем взводом, не обойтись.

— Знаю, воздушный десант. Что ж, взвод, так взвод. Надо будет, дивизию вызовем, — с ленцой пообещал майор и пожмурился благодушно. Живее, капитан, живее. Не на расстрел едем.

Удивляясь, как быстро все стало известно, Першин принялся одеваться.

Генерал жил на даче поблизости от Бора, хотя место называлось Лесные Дали. Дача была огромным особняком из множества казенно меблированных комнат, генерал сидел в кабинете за большим письменным столом, несколько старших офицеров в форме стояли перед ним с папками в руках.

Тут случилось то, чего никто не ожидал. Не дожидаясь вызова или разрешения, Першин строевым шагом вышел на середину комнаты и стоя навытяжку, доложил, как положено:

— Капитан Першин по вашему приказанию прибыл! — и смотрел в упор с бравой дерзостью, ел глазами начальство.

Офицеры вывернули шеи, оторопело уставились на наглеца. Адъютант даже руками всплеснул от неожиданности и обомлел, не зная, как быть. Генерал угрюмо, с заведомой неприязнью смотрел на дерзкого верзилу; было видно, как его разбирает злость.

— Капитан? — переспросил он брезгливо.

— Так точно. Воздушно-десантные войска, — отрапортовал Першин с прежней незамутненностью во взгляде.

— А что ж вести себя не умеете? — с каменной, начальственной тяжестью спросил генерал, как бы сдерживаясь через силу, чтобы не расплескать свой гнев.

— Никак нет. Умею, — браво возразил Першин, держа грудь колесом.

— Это я во всем виновата! — гибко и плавно возникла из-за спины Першина генеральская дочь.

— Что?! — опешил генерал, чувствуя, что за всем этим что-то кроется, но что — он понять не мог. — Ты в своем уме?!

— Я его соблазнила!

— Как?! — еще больше оторопел генерал.

— Лаской, угрозой… Ну как соблазняют… Наобещала с три короба: мол, в мужья возьму. Припугнула как следует: откажет — из армии уволю, у меня отец генерал. Он и сдался.

Подчиненные генерала стояли ни живы, ни мертвы, от напряжения у них остекленели глаза; устав на этот счет молчал, никто не знал, как себя вести. Адъютант едва сдерживался, ему стоило большого труда не растянуть рот в улыбке. Генерал почувствовал, что становится посмешищем.

Лиза объявила семейный совет, попросила всех выйти, в кабинет позвали мать. Першин вышел вместе с адъютантом и другими офицерами, все на всякий случай поглядывали на него дружелюбно и держались приветливо, как с возможным будущим начальством.

Спустя время дверь кабинета приоткрылась, Лиза поманила Першина рукой. Першин с порога понял, что гроза миновала: мать взглянула на него с интересом, и генерал уже не казался таким враждебным и неприступным, хотя и пыжился монументально, как будто принимал парад.

— Что дальше? — спросил он хмуро, но мирно.

— Наверное, назад пошлют, — неопределенно пожал плечами Першин. — На войну.

— Не пошлют, — твердо возразил генерал, словно это было уже решено.

— Лизонька сказала, что вы учиться хотите? — приветливо обратилась к Андрею хозяйка дома.

— Да, если уволят, — подтвердил Першин.

— Что значит уволят? Откуда? — непонимающе поднял брови генерал, и в глазах у него мелькнула досада, как часто случается с обремененными властью людьми, когда они чего-то не понимают.

— Из армии…

— Из армии? — переспросил генерал, словно ослышался. — Почему?

— Я хочу уйти из армии, — сказал Першин, понимая, что наносит генералу смертельную обиду.

— Как уйти?! Зачем?! — досада генерала росла и на глазах крепла. — Не понимаю. Боевой офицер! Награды! Ранение! В армии таких ценят! Прямой путь в академию!

— Я не хочу оставаться в армии. Хватит с меня Афганистана, — гнул свое Першин с некоторым занудством в голосе.

— Я уже сказал: в Афганистан не пошлют. Что касается армии… чем это она тебе не нравится? — ревниво, желчно спросил генерал.

— Не нравится, — ответил Першин и умолк.

Как ему объяснить, он все равно ничего не поймет, а спорить, доказывать — пустая затея, сотрясание воздуха.

— Но вы теперь не один, у вас семья, насколько я понимаю, — вмешалась генеральша.

— Да, семья, — согласился Першин. — Если Лиза не против.