Анна Ольховская - Тайна, деньги, два осла

И довольно прохладная пасмурная погода не доставляла мальчику ни малейшего дискомфорта.

– Ну, видишь? Вильгельм сам прекрасно знает, что ему необходимо, так что успокойся и не вопи больше. Тем более что лежит вот так сын совсем недолго, сегодня, к примеру, это будет десять минут, а начинали мы с пяти. Когда погода улучшится до комфортной температуры, Вильгельм будет гулять только обнаженным.

– Ладно, Помпошка, – улыбнулась Вика, с нежностью глядя на бодрого малыша, – закаляйся. Это действительно может пригодиться.

– Я, по-моему, только что велел тебе не называть сына этим дурацким прозвищем!

– Веле-е-ел? – усмехнулась девушка. – А мне плевать на твои веления, понял? Придуркам своим приказывай!

– Что-то ты расхрабрилась больно, – холодно процедил немец, отталкивая Вику от корзины с ребенком. – Или решила, что, родив мне красивого здорового сына, автоматически получила индульгенцию? И я возьму тебя в Германию? Тогда ты еще глупее, чем я думал.

– А тебе в любом случае придется либо взять меня с собой, либо оставить здесь сына.

– Ты снова намекаешь на странное поведение Вильгельма? Ничего, это пройдет, мальчик привыкнет. Он просто боится мужчин с их громкими грубыми голосами. Еще пара дней, максимум неделя, и Вилли будет мирно спать на руках у своего отца.

– Он никогда не будет спать на руках у своего отца, – еле слышно произнесла Вика, отвернувшись.

– Посмотрим!

Но и три недели спустя отношение ребенка к «отцу» не изменилось. Причем к Прохору и Василию, изредка появлявшимся в поле его зрения, мальчик уже относился гораздо лояльнее. Во всяком случае, в истерическом плаче больше не заходился, реагируя на приблизившуюся мужскую особь не больше, чем на пролетевшего мимо жука. Маячит что-то – ну и ладно.

Но стоило появиться «папаше», как лобик малыша морщился, тонкие брови сходились в одну линию, а в серебре глаз мелькало странное выражение, очень похожее на ненависть.

Скорее всего, Вика просто проецировала собственные эмоции на Помпона, у трехнедельного младенца нет и не может быть никаких других чувств, кроме чувства голода и дискомфорта, на которые надо реагировать плачем.

А значит, присутствие фон Клотца просто-напросто причиняло ребенку физический дискомфорт. Запах не нравился, к примеру.

Но в любом случае все попытки немца взять сына на руки заканчивались грандиозным ором. До синевы, до икоты, до дрожащего маленького подбородка.

По этой же причине никак не удавалось снять идиллическое семейное фото втроем, доказательство для бабули Демидовой – красивый загорелый пухлик с удивительными серебряными глазенками и платиновыми кудряшками на фото получался посиневшим от крика уродцем.

Это, безусловно, злило фон Клотца, но не более. Никаких особо теплых чувств он к ребенку все равно не ощущал.

Хотя нет, не так. Родительских, отцовских чувств не было. Мальчик стал для немца лишь очередным предметом. Предметом гордости, драгоценной шкатулкой, в которой хранился ключ к миллионам дядюшки и к той власти, которую они, миллионы, дают.

А непрекращающаяся истерика малыша мешала фон Клотцу, ставя под угрозу его план.

Как, скажите, вывезти из страны заходящегося в крике младенца? Это ведь привлечет ненужное внимание!

Можно, конечно, напоить ребенка снотворным, но что делать там, в Германии? Фон Клотц уже попробовал поэкспериментировать, забрав мальчика у матери на день (как он думал).

Но ничего не получилось. Этот поганец орал, не прекращая, три часа подряд, не желая ни есть, ни спать. Пока не начал синеть и задыхаться от крика.

Пришлось вернуть его матери и думать, что делать дальше.

И он придумал.

О чем Вика узнала совершенно случайно, решив подслушать, о чем доктор, еженедельно навещавший мать и ребенка (в первую очередь ребенка, конечно), секретничает с фон Клотцем.

В предыдущие два визита эскулап уезжал сразу же после осмотра и данных им рекомендаций, положив предварительно в карман конверт с приятно хрустевшими бумажками.

Но на этот раз фон Клотц зачем-то отвел врача к себе в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Вика мгновенно насторожилась – любое отклонение от раз и навсегда установленного им же самим порядка могло означать только одно: ее тюремщик что-то затеял.

– Как думаешь, Помпон, – прошептала она, наклонившись к устало придремывавшему малышу (еще бы не устать – трясли, поворачивали, за руки и ноги дергали, в уши, рот и нос лезли всякими холодными штуками – столько сил на сопротивление и возмущенный ор ушло!), – какую гадость придумал этот урод? Вряд ли он потащил в свою нору врача исключительно с целью выкурить по сигаре и насладиться творчеством Вагнера. А, Помпошка?

Ответом было уютное посапывание – мальчик сдался усталости и уснул.

– Ладно, спи. А я пойду вниз на разведку, пока сладкая парочка, Проша с Васей, из леса не вернулись.

По дому Вика теперь могла передвигаться совершенно свободно – фон Клотц был абсолютно уверен, что с ребенком на руках его пленница бежать не рискнет. Потому что действительно любит сына и меньше всего хочет причинить ему вред.

Так что дверь ее комнаты больше не запирали.

Чем Вика и воспользовалась, бесшумно выскользнув в коридор.

Постояла пару секунд, прислушиваясь: а вдруг помощнички из леса вернулись? Нет, не похоже, в доме тихо, и со двора их бубнеж не доносится.

А вот из кабинета фон Клотца как раз доносится. Бубнеж.

Стараясь не скрипнуть ни одной ступенькой, девушка осторожно спустилась вниз и на цыпочках приблизилась к двери кабинета.

И вот уже невнятный бубнеж распался на отдельные слова, которые складывались в предложения.

Не самые добрые и приятные для Вики.

– …не понимаю, зачем вам это? – По голосу было слышно, что доктор действительно недоумевает.

– А вам не все равно? Вы, главное, скажите – это реально?

– Стопроцентной гарантии дать не могу, поскольку никогда лично не делал ничего подобного, но методика мне известна.

– Вот и отлично. Когда сможете достать все необходимое?

– Н-ну, не знаю… Думаю, месяц-два понадобятся.

– Двойной тариф за срочность. Две недели.

– Я попробую.

– Не попробую, а сделаю.

– Если бы я работал в психиатрической клинике, я бы смог справиться в нужные вам сроки, но я всего лишь обычный терапевт, понимаете? И работаю в обычной районной больнице! И для того, чтобы достать необходимые препараты, надо выйти на нужного человека, а пока таких выходов у меня нет. Придется наводить справки, причем делать это осторожно – вам ведь, насколько я понимаю, по-прежнему не нужна огласка?

– Правильно понимаете. Главное – полная конфиденциальность, иначе… Ну, вы в курсе.