Фридрих Незнанский - Синдикат киллеров

— Ну ничего, — пообещал, глядя в пространство, Брагин, — игра еще не кончилась. А у Барона память крепкая. Да и в колонии горбатиться охоты особой не имею. А вернусь — разберемся.

Шли дни. Брагина вызывали на допросы, он уходил, возвращался, приносил с воли передачи, делился с Никольским. А о Никольском словно забыли.

— Так бывает, — говорил Валентин, — когда эти суки хотят на тебе крест поставить и не знают как.

— А может, мне голодовку объявить? — с надеждой спросил Никольский.

— А что даст? Ну поголодаешь, через неделю-другую до них, может, дойдет. Увезут они тебя в психушку на освидетельствование. Они тебя пару месяцев продержат и психотропными всякими нашпигуют. Будешь и не мужик, и не теленок. А польза какая? Обратно же и привезут.

— Ну так какой же выход?

Ждать и не психовать. Они уже и так против тебя все законы нарушили. И если твой адвокат, как ты говоришь, мужик с мозгами, он в этой ситуации вполне может тебя вынуть отсюда под подписку о невыезде. А это! — Он пренебрежительно махнул рукой. — Сотрясение воздуха. Ты, главное, не срывайся, нервы береги. Не исключено, что мы с тобой еще на воле рюмочку разопьем, в память так сказать...

- Послушай, Валька, — вдруг оживился Никольский. — А эти лагерные... Ну начальники колоний, или как их там, они взятки берут?

- А кто их не берет? Это смотря по какому поводу.

- Ну... а он может за хорошие деньги освободить каким-то образом из-под стражи?

- Да кто ж ему это позволит! Жень, ты что, с луны свалился?

- Есть же другие варианты. Скажем, побег. Кто-то не заметил. Взыскание получил. А заодно хорошую сумму. Что ему важнее — сумма или страх перед наказанием?

- Ну во-первых, смотря какая сумма...

- А любая. Что на это скажешь?

- Жень, ты что, миллионер? Монте-Кристо?

- Ну, вашу мать... — Никольский даже глаза закатил oт возмущения. — Вы что все, других книжек в детстве не читали? При чем здесь Монте-Кристо? Объясни!

- A-а, значит, не я первый... Понятно, товарищ академик! Ты что, вправду богатый человек?

- Ну богатый, очень богатый, какая тебе разница, если мы оба на одних нарах сидим? Ты назови сумму.

- Жень, ты пойми меня, я сам человек не очень бедный, должен понимать. Но боюсь, что всех моих денег в данный момент не хватит.

- А сколько надо? Десять миллионов, тридцать?

- Чего, рублей?

- Да долларов, Господи!

Брагин задумался, потом посмотрел на Никольского с каким-то непонятным юмором.

Я думаю, Жень, там за глаза одного, — он показал палец, — вполне достаточно. Но ведь деньги — это еще не все.

- Знаю, — спокойно отмахнулся Никольский — Значит, так. Деньги, можешь считать, у тебя в кармане. По первому сигналу — по любому тобой названному адресу. Это первое. Дальше. Есть у меня в службе охраны несколько ребят, которые тебя со дна реки достанут. Я вашей технологии не знаю, у тебя в этом смысле голова свежая, думай сам и предлагай любой вариант. Если надо, вертолет купим на один раз. И потеряем потом. Словом, давай твердо договоримся. Я хочу выйти отсюда не только затем, чтобы этой параши не видеть, а чтобы те сволочи, что меня сюда заслали, в последнюю минуту жизни мечтали об этой самой параше как о спасении своей души. И я это теперь, кажется, твердо решил. А ты мне, если захочешь, — поможешь. Ну а не захочешь, Валька, я тебе и так по гроб жизни благодарен.

- Ладно тебе, — растроганно выслушав горячий монолог Никольского, смущенно сказал Брагин. И после долгого молчания спросил вдруг: — Жень, не подумай, что я тебе не верю. Я ж говорил, что и сам небедный человек. Но тебе же ни бабушка из Америки, ни дедушка с каких-нибудь Филиппин наследства не завещали. Как ты сумел?

- Работал головой, Валя. Вертелся как черт на сковороде. Технологию продавал, мозги — это очень дорогой товар. Нефтью занимался, но это попутно. Много всякого. Компьютеры, акции.

- И намного ты вот так наработал? Прости, не хочешь отвечать — не надо, я понимаю и не обижусь. Просто хотелось знать, так сказать, в пределах чего...

Никольский посмотрел на Брагина с легкой улыбкой, пожевал губами, как бы прикидывая, и, хитро сощурив глаза, сказал: Вот если сейчас все разом ликвидирую, все, кроме дома, думаю, потяну на две трети.

- Ты имеешь в виду арбуз? — спросил после паузы Брагин.

- Да, — кивнул Никольский. — В долларах.

- Это очень прилично, Жень, — сказал с уважением Брагин. Арбузом для удобства нынче стали называть миллиард. Такая сумма и должна была вызывать соответствующее уважение.

И вдруг Брагин захохотал как давно не смеялся. На него тут же обратили внимание, но он только отмахнулся, мол, ну вас всех. Сел, и долго еще вздрагивала его спина.

- Ты чего? — улыбнулся и Никольский, догадываясь о причине столь внезапной реакции.

- Да я о том же, что и ты, — охрипшим снова голосом сказал, отсмеявшись, Брагин. — Сидят два... над парашей... и рассуждают, как бы им повыгодней арбузом распорядиться... умора!

Вице-президент прилетел в Москву раньше запланированного. Узнав из телепередачи, что Александр Владимирович вернулся для срочной подготовки какого-то очередного совещания по селу, Арсеньич совсем нос повесил. Татьяне в глаза он вообще не решался смотреть последнее время, будто в том была его личная вина, что никакими силами не может он добраться до Никольского.

Несколько дней назад раздался странный звонок. Звонила женщина, поинтересовалась, с кем говорит, и сообщила, что к ней прибыло небольшое сообщение из Бутырки от Евгения Николаевича. Он сообщает, это для адвоката, что положение его ужасно, издеваются уголовники и он собирается объявить голодовку в знак протеста, что его держат без предъявления обвинения. Женщина спросила, понял ли он, что она прочитала. И на невразумительный ответ добавила: он в Бутырке, камера номер...

Частые гудки оборвали все вопросы Арсеньича.

Так вот, значит, что! Следователь врет, что в Лефортове карантин, хотя он там и в самом деле может быть объявлен, только никакого отношения это к Никольскому не имеет. Потому что эти мерзавцы, ничего не сообщив, перевели Женю в Бутырку, замели, так сказать, следы. И начинай все сначала? Ну уж этот номер у вас не выйдет.

Арсеньич, даже не посоветовавшись с Гординым, помчался к следователю Жирнову. Тот встретил его так, словно ожидал посетителя давно.

Как, разве вам не сообщили? — был искренне удивлен следователь, но по глазам его видел Арсеньич: врет как последняя сволочь. — Это, конечно, серьезное упущение. И секретарша, которая должна была сообщить вам, будет наказана. Вот, пожалуйста, напишите свою жалобу по этому поводу, и мы обязательно примем соответствующие меры... А еще какие вопросы? Ах по поводу предъявления обвинения? Да, и тут, к сожалению, было упущение, но за это уже лично я буду нести ответственность. Собственно, обвинение предъявлено, нам просто не хватало некоторых существенных деталей по изобличению обвиняемого в криминальном нарушении налогового законодательства. Конечно, когда дело будет завершено, к обвиняемому будет допущен адвокат. А как же! Есть закон. А вот насчет избиений, голодовки... это, простите... А откуда у вас эти сведения, позвольте узнать?.. Понятно, не желаете отвечать! Что ж, могу только сожалеть, что вы пользуетесь непроверенными источниками. Причем сомнительного качества. А вот по нашим сведениям, он содержится вполне прилично. Правда, в камере народу несколько больше, чем положено по условиям содержания, но в таком положении в настоящее время находятся все без исключения следственные изоляторы Москвы, а Бутырка — далеко не худший из них. Так какие будут еще вопросы? Нет? Тогда благодарю вас за понимание тех трудностей, с которыми мы столкнулись в этом запутанном деле. Всего вам доброго. Низкий поклон супруге, э... Никольского...