Ю. Чернов - Искатель. 1962. Выпуск №4

Фотографии были размножены, и гостиницы стали проверять еще раз…

Поздно вечером Громову позвонили.

— Говорит администратор Сергеев из Европейской гостиницы. Приезжайте немедленно…

Громов приехал через двадцать минут.

В холле гостиницы его встретил портье и провел в медпункт.

На кушетке лежал человек. Голова его была забинтована.

— Здравствуйте, — сказал Громов. — Вы Сергеев?

Человек молча кивнул.

— Что с вами? Где Келлер?

— Обо мне после. Давайте о деле. Записывайте…

…В этот вечер Сергеев дежурил. В холле сидели, беседуя, лишь несколько человек. Часов в двенадцать («Да, да, как раз Красную площадь включили!») Сергеев увидел, как по лестнице спускается высокий пожилой человек в очках. Он подошел к окошку администратора.

— Моя фамилия Лауэр. Я сейчас уезжаю.

Сергеев стал просматривать квитанции, искоса поглядывая на Лауэра. Незаметно выдвинул ящик стола — там лежала фотография, присланная Громовым. Сергеев поднял голову, пристально посмотрел в настороженное лицо Лауэра. Он!

— Простите, — сказал Сергеев, — я куда-то положил ключи от сейфа. Там документы. Верно, оставил в соседней комнате. Одну минуту…

Келлер оглядел холл. Достал пачку сигарет. Закурил. «Так, кажется, попался… Ищейка проклятая! Ну ничего, не торжествуй!.. Рано еще!..» И сухо ответил:

— Тогда принесите паспорт ко мне в номер. Но учтите, я тороплюсь.

Когда Сергеев вошел в номер, Келлер плотно прикрыл за ним дверь и повернул ключ на два оборота.

— Где паспорт?

Паспорт Лауэра лежал у Сергеева в кармане, но надо было выиграть время до прихода Громова. И Сергеев спросил:

— Как вам понравился Ленинград?

— Перестаньте играть! — рассвирепел Келлер. — Это поездка для меня слишком дорога, как у вас говорят, материально. И я не позволю, чтобы мне мешали!

Сергеев молчал. Он даже не испугался. Он просто стоял и думал. Думал о том, как внезапно, неожиданно наступила в его жизни решительная минута.

— Вот что, — сказал Келлер, — я вижу, вы понимаете свое положение. Давайте поговорим. Я ведь, между прочим, тоже русский. И убивать соотечественника — это, поверьте, бесконечно чуждо мне. Меня с детства учили: гуманность — основа всех добродетелей. Так вот: я свяжу вас, заткну рот чистым платком, перережу телефон…

И тогда Сергеев ударил его в подбородок. Это был неумелый и, пожалуй, слабый удар. Но он был неожиданный, и поэтому Келлер упал. Сергеев ударил еще раз, уже ногой. Это была ошибка. Та самая ошибка, которую часто совершают неумелые бойцы и которая, как правило, сразу же решает исход схватки. Келлер поймал Сергеева за ногу, потом приподнял его и швырнул в угол комнаты. Сергеев стукнулся обо что-то острое, закрыл от боли глаза. А когда открыл их, увидел Келлера с гранитной пепельницей в руке. Потом Сергеев потерял сознание.

— Келлер уехал в Париж через Москву, — сказал Сергеев. — Вагон седьмой, место семнадцатое. Он брал билеты в гостинице, я уточнил.

— Спасибо. Спасибо за все! — Громов крепко пожал руку Сергееву.

Телеграмму о задержании Лауэра — Эллиса — Келлера Громов получил рано утром, когда прибыл в Москву ленинградский экспресс. Значит, он скоро увидит этого «счастливого» обладателя фамильного рубля. Скоро? Но как скоро? Не раньше, чем днем. А вдруг эти часы окажутся решающими и Мадонна исчезнет из Ленинграда? Нет, надо что-то срочно предпринимать. Но что? Где Мадонна? У кого?..

Пожалуй, все-таки есть способ выяснить это. Нужно поставить себя на место Келлера. Нужно думать, как Келлер, нужно действовать, как Келлер. Трудно влезть в шкуру волка. Но…

«Я приехал в чужую страну, — рассуждал Громов, — опереться не на кого, потому что Прохор погиб. Келлеров его оттолкнул, а других связей у меня нет. Не считать же связью этих уголовников — Редькина с его шпаной! Таким доверять нельзя. Мадонна в моих руках. Я живу в гостинице. Принести статую в гостиницу? Нет! Горничные любопытны, поползут слухи — в' результате провал. Я — служащий выставки. Выставки, которую привезли из-за рубежа (об этом Громову сказали в гостинице) и которая скоро отправится домой. Естественно отвезти статую на выставку и спрягать ее там. Но статуя слишком заметна, среди экспонатов ее не было, в каталогах она не значится…

Что же делать?..

Гипс! Куда делся гипс, о котором говорил Келлеров? Из ванной Келлерова он исчез, в гостинице его не оказалось. Статую, сделанную гостем, Келлеров тоже не видел. Значит, остается предположить…»

Громов пришел в выставочный зал вместе с первыми сотрудниками.

Выставка уже не работала. Сиротливо стояли у стен пустые рамы, кое-где виднелись постаменты с названиями скульптур. А самих статуй уже не было. Забравшись на стремянки, рабочие снимали последние картины. Отовсюду слышался стук молотков.

Подойдя к одному из рабочих, Громов спросил;

— Что, уже все экспонаты отправлены?

И пока тот неторопливо убирал молоток и вытирал о фартук руки, Громову показалось, что прошло много часов.

Сложив инструменты в плотничий ящик, рабочий сказал:

— Все экспонаты пока здесь.

— А можно посмотреть? — спросил Громов.

— Так выставка закрыта! Кто же ради одного посетителя две тысячи ящиков ломать будет? И потом, кто вы такой?

— Я следователь, — сказал Громов, — и пришел сюда по очень важному делу. Две тысячи ящиков ломать не нужно. Нужно ответить только на один вопрос: пока выставка работала, новых экспонатов не поступало?

— Привезли тут одну… — рабочий весело хмыкнул, — красотку. Готовил я упаковку — выставка последний день работала, — вдруг влетает их служащий — этот, как его, Лауэр. И говорит: приготовь, мол, стружку. «Зачем?» — спрашиваю. «Статую я, — говорит, — привез». Глянул я на нее — дура дурой. «Баскетболистка», — говорит. Упаковал. Вместе с какой-то корягой. «Азарт» называется.

Громов потянул рабочего за рукав.

— Идем.

Это был самый обыкновенный сосновый ящик. Один из двух тысяч.

— Ломайте, — сказал Громов.

С визгом вылетели гвозди, а когда сняли стенки ящика, показалась гипсовая фигура баскетболистки. Какое-то смазанное лицо, в руках — несуразный мяч овальной формы.

Громов вытащил перочинный нож, осторожно ковырнул руку статуи. Кто-то охнул — шершавый гипс отвалился, а под ним тускло блеснула чуть желтоватая поверхность мрамора…

Так закончилась удивительная история фамильного рубля и Мадонны Микеланджело, история, где причудливо переплелось прошлое и настоящее. И когда Громов вспоминает об этом запутанном деле, он думает о людях, которые помогали ему, незнакомых людях, ставших его друзьями. Он думает о Ромке и Витьке. Громова продолжает, конечно, волновать их судьба, но теперь он твердо знает, что Ромка и Витька найдут верную дорогу в жизни..