Леонид Пузин - ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ

Это наблюдение Курникова очень заинтересовало Геннадия Ильича.

— Погодите-ка, Николай Борисович, вы это знаете лично? Из своего опыта или — по слухам? Часто, знаете ли, бывает: что-то раза два или три случилось, а вокруг сразу слухи, легенды?

— Ну да — легенды! Ни х… не легенды! Я в сторожах-то с девяносто третьего, пока этот сучий потрох не прихватил, радикулит, а прежде почти пятнадцать годов был в спасателях. На нашем пляжУ. Всякого насмотрелся. У нас ведь каждое лето когда шестьдесят когда восемьдесят а когда и до ста утопленников. Тыщами ведь в жару купаются. Пляж-то почти три килОметра, а глянешь с вышки — яблоку негде упасть. Ну, вот и тонут. Особенно, если под этим делом. — Курников выразительно щёлкнул себя по горлу.

Разговорчивость Николая Борисовича мешала, суть дела терялась в массе ненужных подробностей и лирических отступлений, однако по долгому опыту Брызгалов прекрасно знал: людей, подобных Курникову, ни подгонять, ни перебивать нельзя — съёжатся, ощетинятся, замкнутся в раковину. Вдесятеро потом придётся потратить времени, да и то: кое-что из известного им наверняка останется при себе. Поэтому, махнув рукой на Гаврикова — чёрт с ним, пообижается да перестанет! — и стараясь не пропустить ни одной важной мелочи, майор предельно внимательно слушал излияния сторожа. Оказалось — не зря. Подробно расписав каких, куда и откуда река выносит утопленников, Курников вернулся к Сазонову:

— Этого-то, вчерашнего, с той с городской стороны бухты. Но точно — до дебаркадера. Если бы выше — попал бы в стрежень. И поминай, как звали. В разлив бы уволокло течением.

(Брызгалов не сразу понял, что разливом Николай Борисович называет водохранилище при построенной в пятидесятые годы плотине электростанции.)

— Всех, которые утопли выше дебаркадера, в разлив затягивает. Да и пониже — тоже бывает. Если — который толстый. Этот-то ваш худой — вот его и прибило к мысу. Но даже и он — тоже ведь зацепился за самый кончик. Я так рассуждаю: от дебаркадера близко — пятьдесят метров, не дальше. Если бы ниже — его бы как раз к самому "Поплавку".

— Николай Борисович! Вы в этом уверены? Что не дальше пятидесяти метров от дебаркадера?

"Бесценная Информация! Да если сторож не ошибается — ему можно не бутылку, ящик поставить "кристалловской" водки!", - параллельно заданному вопросу взорвалось в голове у Брызгалова.

— Почему — уверен… Речка же… А Она балует… Кого так и вовсе не отдаёт… Или в разлив утащит, или за что зацепит… Рыбам, значит, на корм… А этого вашего — полста метров от дебаркадера. Не дальше. Я почему так рассуждаю: в воде он не больше двух дён — в среду, значит, или в четверг… Нет, не в четверг — в среду. Он же мосластый, плотный. Если в четверг — его бы только сегодня… Опять же: мужик — не баба. Которая баба или мужик потолшше — тех Она отдаёт быстрей… Нет, вашего — точно у дебаркадера: эти два дня Речка не баловала. Полста метров, может, и будет, а больше никак нельзя. Тогда бы его не на мысу, а у самого "Поплавка". Он же сухой, костистый… Нет, голову я на сруб не дам — всё-таки Речка — но точно, у дебаркадера. Не дальше, чем в полста метрах.

Витиеватые рассуждения Курникова Геннадий Ильич "перевёл" для себя приблизительно так: исходя из своего более чем двадцатилетнего опыта, сторож на 99 процентов уверен, что тело Сазонова попало в воду не далее чем в пятидесяти метрах от дебаркадера. И в этом контексте курниковское "голову я на сруб не дам" соответствовало тому одному проценту, который всякий предусмотрительный человек "резервирует" в каких бы то ни было — самых, казалось бы, несомненных — прогнозах.

— Спасибо, Николай Борисович, Ваша информация, если она подтвердится, может оказаться чрезвычайно ценной. А сейчас мы поедем на катере — и вы мне покажете. Хорошо?

— На мысу что ли? Или у дебаркадера?

— И на мысу, Николай Борисович, и у дебаркадера — везде.

Вид курящего на крылечке Анисимова подсказал Геннадию Ильичу, что Гавриков ещё не вернулся — стало быть, обойдётся без "смертельных" обид. Однако не опоздали они за малым: не успел Брызгалов справиться у Юрия Викторовича относительно патрульного катера, как в больничные ворота вкатил вишнёвый "Москвич" эксперта. Обиженный в лучших чувствах — ещё бы, в кои-то веки он отважился на прогноз и судьба тут же глумливо ему ухмыльнулась! — Гавриков молча пожал руки обоим следователям и Костенко и только здороваясь с незнакомым сторожем счёл нужным сказать несколько слов: — Андрей Степанович. Рад познакомиться.

Курников, немного смешавшись от этой официальности, пробормотал в ответ:

— Николай… сторож, значится… на пляжУ.

— Николай? А по батюшке?

Непривычное "по батюшке" ещё больше смутило Курникова — прошло две, три секунды, прежде чем в уме сторожа это почти вышедшее из употребления слово отождествилось с привычным — по отчеству.

— Ну, это… Николай Борисович.

Завершив ритуал знакомства, Гавриков с некоторой укоризной — будто это майор подстроил! — обратился к Брызгалову:

— Геннадий Ильич, а вы не ошиблись? Ведь, насколько я понял, разговаривая со мной по телефону, вы сами тела ещё не видели? И что стреляли из того самого "Браунинга" — откуда тогда у вас такое предположение?

— Андрей Степанович, ради Бога! Не у меня — у вас! У меня, вернее, само собой. Но, вспомните: об этом своём предположении я вам по телефону даже не заикнулся! Сказал только, что ранение, скорее всего, из мелкокалиберного оружия. И всё! А что из того самого "Браунинга", к этому выводу вы пришли сами — без моих подсказок. Всё-таки, согласитесь, Андрей Степанович, ваша гипотеза о спонтанном выстреле…

— Всё, всё, Геннадий Ильич! Более — никаких гипотез! Никогда, никому и ни по какому поводу! Это меня нарочно судьба ударила — чтобы не лез не в своё дело. Но отныне — дудки! Факты и ничего кроме фактов. Так что, Геннадий Ильич, учтите: больше никаких комментариев. Пока сто раз не сличу пули — ни о чём меня лучше не спрашивайте. Всё равно не отвечу. Даже — если буду уверен на сто процентов.

— Николай Степанович, а предварительно? Завтра же выходной, а без ваших выводов…

— Сегодня, Геннадий Ильич, между прочим — тоже. Существует, знаете ли, смешной обычай: в выходные дни отдыхать — вы раньше никогда не слыхали об этом?

— О-хо-хо, грехи наши тяжкие, — довольный, что эксперт своей неудачей хотя и задет, но, судя по всему, не обиделся, в тон Андрею Степановичу отозвался Брызгалов, — кажется, слышал что-то. Говорят, будто в КЗОТе записано… И об отгулах, и об оплате за сверхурочные… Много чего, Андрей Степанович, говорят знающие люди… Только нам сыскарям высокая мудрость предков…

Совместное шутовство эксперта и майора разрядило обстановку — рассмеялся даже Анисимов. Довольный, что на сей раз взаимные претензии и вызревающие обиды не успели пустить глубоких корней, Брызгалов поторопился распорядиться: