Леонид Мендельсон - Пятый угол

- И чем же тебя не удовлетворил этот камень?

- Чем? Как бы тебе объяснить по-простому, чтобы сразу все стало понятно?

Сэм замолчал на несколько секунд и голосом школьного учителя произнес:

- Слишком много других камней.

- И ты хочешь, чтобы я всех их пощупал?

- Мне нужен один, но большой. Именно поэтому я трачу все свои нервы, чтобы вытащить сюда твою персону. Я хочу знать твое непререкаемое мнение по двум вопросам: действительно ли смерть Моррисона могла наступить от удара об один из этих камней, и, что не менее важно, чему соответствует сила удара — несчастному случаю или насильственным действиям.

Хаккет бормотал что-то, отвернувшись от Сэма к боковому стеклу.

- Может быть, ты произнесешь свою тираду более внятно, чтобы я еще раз убедился с кем имею дело?..

- Перестань умничать, Скульптор. Лучше объясни, почему ты тянул с этим делом столько дней?

- Обещаю ответить на твой вопрос по полной программе, но не сейчас. Поговорим попозже.

«Хоть с погодой повезло», — подумал Сэм, когда машина подъехала к воротам виллы. Время приближалось к полудню, а тусклое осеннее солнце лишь символически поднялось над горизонтом, покрывая верхушки деревьев бледно-желтым светом. «Освещение для сцены из спектакля, где у героев такое же, как у меня, приспущенное настроение», — констатировал комиссар.

Не было никаких сил выйти из машины, тем более, что криминалисты не нуждались в его присутствии. Мысли то концентрировались на деталях отдельных фактов, то расплывчато уходили в близкие или далекие воспоминания. На какое-то время он даже заснул, но это был скорее не сон, а состояние забытья, хорошо знакомое людям, привыкшим контролировать себя в окружающей обстановке. Сэм слышал голоса коллег, но периодически ловил себя на неприличном похрапывании. Тем не менее, когда работа была закончена и машина двинулась в сторону Оксфорда, комиссар почувствовал себя значительно бодрее. Хаккет молчал; по сценарию, хорошо известному в Скотленд-Ярде, сейчас, по окончании работы, он должен был ворчать, перемалывая кому-нибудь или чему-нибудь косточки и ожидая сочувственной реакции, но присутствие в машине посторонних лиц избавило Сэма от этой малоприятной процедуры.

Всю обратную дорогу до Лондона, несмотря на неоднократные, правда не очень настойчивые попытки, не удалось втянуть Поля в разговор о результатах осмотра места преступления. Только поднявшись к себе в лабораторию и выпив изрядную порцию виски, он, наконец, открыл рот:

- Существует устойчивое мнение, что у патологоанатомов профессионально атрофированы элементарные человеческие чувства. Между прочим, и о вас, полицейских, у обывателей мнение не лучше.

Хаккет продолжал ходить по лаборатории со стаканом виски; на третьем или четвертом витке он остановился перед комиссаром, сидящем на высоком стуле.

- Что ты молчишь? Может, тоже считаешь, что я резал Моррисона и напевал арию Фигаро?

- Допей свой виски, Поль, и сядь; от твоих пируэтов у меня снова начинает болеть голова. Что же касается твоих сентенций, то должен огорчить — мы действительно черствеем с годами, но не только в связи с нашей профессией, а скорее потому, что начинаем все чаще заглядывать в свои собственные болячки и проблемы. Что же касается равнодушия — это больше по части генов. Ты лучше скажи мне: рана Моррисона была смертельной, или..?

- Думаю, при своевременной помощи был шанс избежать летального исхода. Ты предполагаешь, кто-то был рядом?

- Вполне вероятно. Но я жду ответов на главные вопросы.

- Завтра ты получишь официальный документ, а пока скажу коротко, без дипломатических оборотов: похоже, что травма получена от падения и удара головой об один конкретный камень, где, кстати, по данным местных экспертов, обнаружены следы крови. На насильственные действия не вытягивает. Тебе это что-то говорит?

Комиссар не торопился с ответом, наблюдая, как самое занимательное действо, за амплитудами не растаявших льдинок в стакане с виски, раскручивая его то в одну, то в другую сторону.

- Ты слышишь меня, Сэм?

- Слышу хорошо. И думаю, что ответить тебе, а, заодно, и себе. Я обещал объяснить, почему попросил тебя провести столь важную экспертизу только сегодня, спустя несколько дней после смерти Моррисона. Неужели ты думаешь, что я не догадывался о том, какое заключение могу получить от величайшего патологоанатома Скотленд-Ярда? Может быть, я совсем устарел, и не сделал выводов из твоего первого заключения и формы камней, где обнаружены следы крови? Вот видишь, я умею ворчать не хуже тебя. А теперь давай проанализируем вместе: громкое дело — две смерти одна за другой. Бюрократы из высоких инстанций прессуют наше руководство, требуя немедленных результатов, газеты соревнуются, выплескивая на своих загипнотизированных читателей самые «блестящие» факты и прогнозы. И вот выясняется, что у Давида Вольского было очень больное сердце, и летальный исход мог случиться в любое время, а по заключению Поля Хаккета, в котором никто не посмеет усомниться, с нотариусом произошел элементарный несчастный случай. И что последует за этим? Комиссара Шоу вызывают к руководству, ставят по стойке смирно и втолковывают, что пора бы и закруглиться, поскольку все абсолютно ясно, дело должно быть снято с контроля у высокого начальства, а для такого опытного сыщика имеются более серьезные проблемы. Ну, а у пронырливых журналистов появиться новая тема: «Вместо борьбы с настоящей преступностью, уважаемые специалисты Скотленд-Ярда тратят деньги налогоплательщиков на всякие, не стоящие выеденного яйца, проблемы». Вот так-то, друг мой. А ты спрашиваешь — почему?

Сэм встал, поставил на стол недопитый стакан с виски и направился к выходу из лаборатории. У дверей он остановился и добавил:

— А как прикажешь объяснить совершенно непонятные действия Моррисона после выезда из виллы? А рваная рана на щеке? А куда испарился новый вариант завещания?

Он хотел обозначить это место не совсем цензурным жестом, но, махнув рукой, вышел из лаборатории.

В своем кабинете, на столе, Сэм нашел записку от Уорбика: «Обнаружены желтый «Остин» и его хозяева. Их доставляют в Ярд».

Настроение было окончательно испорчено; неокончательно плохим оно было с самого утра — ожидание допроса в английской полиции не предвещало ничего приятного. Беспокоила не столько сама процедура, — Бен достаточно четко разложил все по полочкам, сколько возможные проблемы с языком. Но, по всей видимости, с этим был порядок, и, даже во время взаимных с комиссаром колкостей, Наум остался доволен своим английским.

Он подошел к машине, сел на заднее сидение; хотелось немного расслабиться и собраться с мыслями. «Бен утверждал, что Сэм Шоу умный и корректный комиссар, — вспоминал Наум. — Я не заметил этого, хотя первое впечатление может быть ошибочным. В конце концов, его нервное поведение может быть следствием плохого самочувствия, или на то есть другая причина. Непонятно другое: какой-то странный был допрос, больше похожий на формальность, чем серьезный разговор. Или он церемонился со мною, поскольку я иностранец? Что пытался выяснить? Похоже, что главная линия вопросов сводилась к семейным взаимоотношениям; здесь он ищет ключ к разгадке разыгравшейся трагедии? Ну и, конечно, новое завещание, черт бы его побрал! Действительно, а было ли оно вообще?