Фаниль Галеев - По следам призрака

В кабинет внезапно вбежала санитарка Анфиса и сообщила, задыхаясь от усталости и волнения:

— Вас срочно требуют в больницу, Савелий Петрович! Митьку Хохлова привезли. Обгорелый весь. Главврач говорит, не проживет долго, велел вам прийти срочно. Будто сказать что-то хочет Митька…

— Митька, говоришь? — привстал с места участковый. — Где же его угораздило?

— Да пожар в поле был. Пшеница горела. Там, говорят, и обжегся…

— Ну-ка, пошли! — двинулся к двери участковый, и оба спешно вышли на улицу.

— Ну, я лечу! — махнула рукой Анфиса и тут же засеменила по улице, придерживая полы халата.

— Постой, куда же ты? — остановил ее участковый. — Не видишь разве, мотоцикл у меня. Давай сюда, вместе поедем.

У входа в больницу толпился народ.

Поодаль в окружении женщин плакала навзрыд мать Митьки.

Зайдя в больницу, Карташев лицом к лицу столкнулся с главврачом Михеевым.

— Здравствуй, Михаил Максимович! Ты звал меня?

— Не я, он… — угрюмо кивнул главврач на дверь, ведущую в палату для тяжелобольных. — Хохлов там… Дмитрий. Привезли недавно с поля обгоревшего. Один он там с огнем воевал… Справился, говорят… Считай, тонны хлеба спас. А теперь вот…

— Что, плох очень?

— Хуже не бывает. Зайди к нему. Он поговорить с тобой хотел, наедине, значит…

Митька был в палате один. Он лежал почти весь забинтованный и тихо стонал. На опухшем и почерневшем лице невозможно было различить ни губ, ни глаз. И Карташеву стало даже как-то жутко, когда между носом и подбородком больного приоткрылась маленькая щель и из нее еле слышно прозвучало:

— Садись, Петрович. Я недолго…

Участковый придвинул к кровати стул и осторожно, словно боясь потревожить больного, сел.

— Слушай, Петрович, — тихо, почти шепотом проговорил Митька. — Я пшеницу сегодня возил на гумно. Когда делал последний рейс, оставил немного в березовой роще. Там она, пшеница… в просеке, на дне овражка… Попутал меня бес, Петрович. Ты уж прости. Я потом хотел вернуться, забрать пшеницу, а тут как раз пожар… Некогда уж было… Но я хотел, честное слово, хотел. Ведь я… я…

— Говори, говори, Митя, я слушаю, — наклонился над ним участковый, но Митька молчал…

Когда зашел главврач, Карташев молча покинул палату…

— Ну, что с ним? — ринулись к нему ожидавшие у крыльца сельчане. Карташев, не говоря ни слова, прошел через толпу и, увидев стоявший на дороге грузовик, позвал к себе водителя.

— Вот что, парень, — сказал он ему тихо и строго. — Возьми-ка с собой ведро, лопату и поезжай в березовую рощу. Там в просеке, на дне оврага, должна быть пшеница… Привези ее и сдай на гумно. Митька там ее случаем оставил. Завалился колесами в овражек и просыпал малость…

— Как это, Петрович? Зачем в рощу-то…

— Ты что, не понял? — нахмурил брови участковый, взглянув сердито на водителя. — Машина, говорю, завалилась случаем в овражек и просыпалась пшеница. Не ясно разве?

— Понял, Петрович! — сразу же выпрямился водитель. — Еду сию же минуту!

Он потянулся к Карташеву и спросил уже тихо; по-свойски:

— А Митька-то как, жив будет или нет?

— Умер Митька… Умер как настоящий мужчина… Так что ты уж его просьбу постарайся исполнить исправно, — ответил участковый и, вздохнув, направился к своему мотоциклу.

В зале судебного заседания Давлетшин занял привычное место за прокурорским столиком и, разложив свои бумаги, посмотрел на присутствующих.

Сидевшая напротив секретарь заседания, молоденькая девушка с челкой на лбу, чуть улыбнулась и еле заметно кивнула. Давлетшин с той же учтивостью ответил на ее приветствие и перевел взгляд на подсудимого. Это был худощавый молодой человек со смуглым лицом и пышной кудрявой шевелюрой. Коричневая кожаная куртка, кофейного цвета сорочка и неяркий узкий галстук очень подходили к его тонко очерченному лицу, придавая ему выражение спокойствия. Изредка подсудимый бросал взгляд в дальний угол зала, откуда за ним наблюдала миловидная беременная женщина, по всей вероятности его жена.

В переднем ряду находились потерпевшие — четыре подростка лет шестнадцати-семнадцати, остриженные коротко, почти наголо, и оттого очень похожие друг на друга. Похожими делала их и одежда: на всех — одинаковые потертые джинсы, разукрашенные яркими картинками футболки, запыленные и небрежно зашнурованные кроссовки. Сидели они молча и смиренно, словно находились в классе и слушали рассказ строгого учителя.

За ними, во втором ряду, располагались четыре женщины — их матери. Одна из них полная, дородная, с высокой пышной копной темно-рыжих волос, двое других — ничем не приметные, скромно одетые, молчаливые, и последняя, та, что была всех ближе к подсудимому, — худая, угловатая, с лицом маленьким и угрюмым.

Пока Давлетшин разглядывал их, открылась дверь зала, и появился адвокат Хромов. Поздоровавшись, как всегда, учтиво и вежливо, он занял свой стол и с довольным видом стал выкладывать из портфеля бумаги, кодексы, журналы.

«С задержкой на сей раз. Хотя настроение хорошее. Не иначе, как запасся каверзной бомбочкой», — подумал Давлетшин, зная, что Хромов слыл человеком обстоятельным, в зал заседания приходил задолго до начала судебного процесса.

«Бомбочка напрашивается сама, — продолжал размышлять помощник прокурора. — Дело тяжелое, смутное… Да и стороны, представленные в нем, уж слишком противоположны. Он — студент, вчерашний солдат, десантник, а они…»

— Прошу встать! Суд идет! — прервал его раздумья негромкий, но твердый голос секретаря.

Все поднялись.

Председательствующий и два народных заседателя, обе женщины, выйдя из судейской комнаты, расположились в высоких креслах за большим тумбовым столом, облицовка которого сияла позолотой герба республики.

Все снова сели, и в зале воцарилась тишина.

Председательствующий объявил о начале судебного заседания и приступил к проверке анкетных данных подсудимого.

Давлетшин уже знал: фамилия его Нагимов, ему двадцать четыре года, учится на втором курсе университета. Известно было и о том, что подсудимый имел превосходную характеристику, дисциплинирован, инициативен.

Когда адвокат Хромов попросил суд допустить к участию в судебном разбирательстве общественного защитника, помощник прокурора возражать не стал. Пусть выступит, выскажет мнение коллектива…

И вот председательствующий оглашает обвинительное заключение:

— Семнадцатого июня сего года Нагимов, проходя через площадку Летнего сада, увидел подростков Хорькова, Исмагилова, Гатина и Лыкова, которые находились возле опьяневшего Крылова и пытались помочь ему подняться. Посчитав, что подростки хотят ограбить Крылова, Нагимов сделал им замечание, после чего между сторонами произошла ссора, перешедшая в драку. Обладая явным физическим превосходством над подростками, Нагимов нанес им множество ударов руками и ногами, причинив Хорькову тяжкие, Исмагилову менее тяжкие, а Гатину и Лыкову легкие телесные повреждения, совершив тем самым преступления, предусмотренные статьями сто восьмой частью первой, сто девятой частью первой и сто двенадцатой частью второй Уголовного кодекса…