Николай Новиков - Мерцание золотых огней

Двадцать минут оставалось до отправления поезда.

Уже стемнело, когда Юля закончила делать уроки, сложила в портфель тетрадки и учебники. За окном шелестел дождь, стучали в стекло темные ветви старой вишни. Юля заметила, что огонь в печи гаснет, надела пальто, принесла из сарайчика рядом с домом детское ведерко угля, засыпала в печь, аккуратно задвинула кон форки. Не раздеваясь, присела на скрипучую железную кровать, отодвинув в сторону пиджак отца.

В доме было тоскливо и неуютно. Долго она сидела без дви жения, пытаясь понять, как это мама взяла и уехала от них. Уез жать ведь можно только в командировку или в отпуск. В команди ровки мама не ездила, а в отпуске уже была в сентябре. Два от пуска в один год не бывают же. Куда она уехала, зачем? Даже не спросила, что Юля сегодня получила в школе. Две "пятерки", но мама об этом так и не знает...

Ничего непонятно.

Юля спрыгнула с кровати, сунула ноги в старые галоши и пошла в кухню.

Отец сидел за кухонным столом и размазывал кулаками слезы по лицу. Перед ним стояла пустая бутылка водки, только на до нышке чуть-чуть осталось. Юля испугалась. Такой большой, силь ный, а сидит в холодной кухне и плачет. И водку пьет один, ког да никаких гостей у них нет.

Никогда прежде не видела она такого.

- Папка, пошли в хату, - захныкала Юля, дергая отца за ру кав рубашки. - Здесь холодно, ты простудишься, а там пусто и страшно мне одной, ну пошли, пошли...

- Пошли, доча, пошли, - Малюков подхватил девочку на руки и, осторожно ступая, направился в дом.

- А почему ты плачешь, папка? - спросила Юля, когда он уса дил её на кровать, а сам присел за стол, где она делала уроки.

- Я не плачу, это дождь... я на улицу выходил, вот меня дождик и намочил. Ты не грусти, Юля, включи телевизор, может, мультик показывают для детей. Или поиграй во что-нибудь...

- Не хочу.

- Ты уроки с-сделала? А кушать не хочешь?

- Сделала. И угля в печку подсыпала. А кушать не хочу.

- И я не хочу... А угля... ты у меня молодец, Юлька, - он попытался улыбнуться, но от такой улыбки девочке стало ещё страшнее.

- Папа, а куда мама уехала? В отпуск или в командировку?

- Уехала... просто взяла и уехала.

- А разве так бывает?

- Выходит, бывает...

- Но зачем она уехала?

- Бросила нас, Юля. Бросила и уехала в Москву.

- Как это? Она же здесь живет, - Юля смотрела на отца широ ко раскрытыми глазенками, не понимая смысла его слов. - Мы все здесь живем, разве можно это бросить и уехать?

- Она теперь будет жить в Москве, там её дом теперь.

- А потом и мы поедем в Москву, да?

- Нет, Юля. Она бросила нас. Понимаешь? Предала нас. Я не хотел тебе говорить, но вот... сказал.

- Насовсем бросила? - с ужасом спросила Юля.

- Насовсем... Но ты не переживай, доча, мы как-нибудь и без неё справимся. Проживем. Черт с ней, уехала, предала, бро сила - и не нужно нам такой мамы!

- А кто же будет утром печку растапливать?.. - только и смогла спросить потрясенная девочка.

Но отец только рукой махнул и, не в силах видеть глаза до чери, убежал в другую комнату.

Утром Юля проснулась от холода. Стуча зубами, выбралась из-под одеяла, подошла к погасшей печке, потом заглянула в дальнюю комнату. Отец храпел на неразобранной кровати. Как был в рубашке и брюках, так и свалился на покрывало. Юля быстро оделась, умылась, плеская на ладошку холодную воду из эмалиро ванного ведра и размазывая её по щекам. Вода прыгала мимо ла дошки, падала на крашенные доски пола, потому что не только ру ки и ноги, но и плечи девочки содрогались от пронизывающей сы рости.

Умывшись кое-как, она взяла свое одеяло, укрыла им отца, а потом принялась выгребать из печи холодные комья сгоревшего уг ля. Через двадцать минут в печке загудели дрова, обильно поли тые керосином.

Мама уехала, бросила их, предала. Юля все ещё не верила, что она уехала навсегда, и не это пугало её, а мысль, что те перь каждое утро придется просыпаться в холодной комнате. И растапливать печку. И готовить завтрак. А кто же ещё будет этим заниматься? Отец вчера на работу не ходил, плакал, за ним самим присматривать нужно...

В школе она только об этом и думала, и два раза не могла понять, о чем её спрашивает учительница. Два замечания в один день - такого с ней никогда не бывало.

После третьего урока, на перемене, к её столу подошел толстый Стасик Котов.

- О чем размечталась, Жулька?! - крикнул он, размахивая бу тербродом с толстым куском баночной ветчины. Таких банок Юля в магазине никогда не видела. - Может, ветчинки хочешь, ждешь, когда я дам? А ты заслужи!

Мальчишки за соседним столом засмеялись.

- Уйди! - крикнула Юля.

- Давай, послужи, повиляй хвостиком, попрыгай на задних лапках! куражился Стасик, дергая её за косичку. Не первый раз этот толстый увалень приставал к ней.

Юля поднялась, сорвала со стола портфель и с размаху уда рила его ребром в лицо Стасика. Бутерброд выпал из его рук, глаза полезли на лоб, а из носа потекла на пол кровь. Стасик раскрыл рот и завопил на весь класс. Юля хладнокровно взмахнула портфелем и вторым ударом сбила его с ног.

Вмиг стихли все разговоры в классе, изумленные дети уста вились на Юлю, не веря глазам своим. Вот так тихоня! А Стасик корчился на полу и вопил от боли.

Прибежала встревоженная учительница, кинулась к Стасику, подняла его, увела в школьный медпункт, бросив на Юлю взгляд, который не предвещал ничего хорошего. Почему? Она ведь знала, что Стасик первый к ней пристает, сама же предупреждала его, чтобы не трогал Юлю...

В классе воцарилась тишина, дети догадывались, что Юле сейчас достанется. Хоть Стасик и первый к ней приставал, но за это нельзя так сильно бить портфелем, что капли крови на полу от её стола до двери тянутся. И, наверное, в коридоре...

Юля, опустив голову, тоже молчала, не выпуская из рук портфеля.

- Малюкова! Юля! Как ты могла зверски избить своего однок лассника? закричала учительница, вернувшись в класс. - Что ты себе позволяешь, маленькая негодяйка?! Дай сюда дневник, и что бы завтра без матери в школу не приходила!

- У меня нет мамы, - неожиданно твердо сказала девочка. - Она предала нас. Бросила и уехала в Москву.

2

Ноябрь 1983 года. Отдельный зенитно-артиллерийский учебный дивизион, г. Черновцы

Старшина Первой батареи, прапорщик Манько появился в ка зарме, как всегда, неожиданно.

- Батарея, смирно! - испуганно завопил дневальный у тумбоч ки курсант Чернов.

Старшина знал, что в казарме с утра уже побывали офицеры и теперь ему, прапорщику, не положено подавать команду "Смирно". И нахмурился, подозрительно глядя на дневального. Из курилки уже мчался, скользя сапогами по натертым до зеркального блеска доскам пола дежурный по батарее сержант Лаврентьев.

- Вольно, балда! - рявкнул старшина.

- Вольно... - пересохшим голосом сказал Чернов, чем вызвал ещё большее раздражение старшины.