Алексей Макеев - День назначенной смерти

– Что ты делаешь, придурок? – завопил молодой парень, проходящий с приятелем мимо. Начался беспредел. Пьяный в дым охранник выхватил пистолет и, выкрикивая похабщину, начал стрелять. Пистолет оказался не газовым. Стоящий в отдалении Максимов с ошеломлением наблюдал, как из ствола вырываются язычки пламени. Не каждый день такое увидишь. Одного из парней подонок ранил в шею, другому пробил грудь. Люди в панике разбегались. А стрелок, сразив двоих, перенес огонь в пространство. Продавщица ближайшего киоска бросилась к «тревожной кнопке». Распахнув ногой дверь, пьяный мерзавец ворвался в застекленный павильон, взял на мушку женщину в норковой шубе, сорвал с нее шапку. Женщина была беременной. Нашелся храбрец из числа стоящих у кассы, попытался вырвать пистолет, за что получил пулю в висок… Когда Максимов вбежал в павильон, внимание бандита переключилось на пожилую даму с внучкой, обе вопили о пощаде. Картина возмутительная: раненный в шею лежал без движения, кровь сочилась в снег, второй пытался приподняться, громко стонал. Труп внутри павильона, мозги на полу, под ногами пакет, из которого рассыпались продукты: палка сырокопченой колбасы, коробка конфет… Кучка рехнувшихся от страха граждан… Преступник, опьяненный видом крови, перекошенный, извергающий помойную брань, обернулся и вскинул пистолет. Максимов нырнул за холодильник с напитками. Пуля разнесла стекло. Второй обоймы у преступника не было. Щелчок – он судорожно пытался передернуть затвор, Максимов налетел, как коршун, с одного удара разнес подонку челюсть…

Дальнейшие события он помнил неотчетливо. Пелена перед глазами. Он бил подонка, пока не преобразил ему всю физиономию. До смерти не забивал – это точно. Оставил его, хрипящего, на корточках отполз к разбитой витрине. Народ потихоньку сматывался. Собирались зеваки. Когда вбежали охранники торгового центра и принялись вторично выбивать из негодяя дух, Максимов выбрался на улицу – не хотелось дожидаться приезда милиции, участвовать в составлении протокола, объясняться: неизвестно, чем еще закончится… И без него убийцу благополучно отправят за решетку, предъявят букет обвинений: «хулиганство с применением оружия», «нанесение тяжких телесных повреждений», «убийство лица, выполняющего общественный долг»… Лицензию на предоставление охранных услуг у фирмы, в которой работал убийца, скорее всего, отнимут. Долго и кропотливо будут выяснять, почему у охранника, который не был при исполнении, да еще и пьяного в три телеги, оказалось при себе оружие…

На улице его вырвало. Он увернулся от машины «Скорой помощи», от неспешно подъезжающего патруля с мигалкой, побрел через двор монолитной многоэтажки. Дальше память – вразнос. Импортный коньяк из горлышка на «берегу» заснеженного фонтана у Дворца культуры железнодорожников. Нервный очкарик, брошенный девушкой, подумывающий о суициде и упорно интересующийся, не желает ли Максимов присоединиться к благому делу. Совместное распитие. Очкарик, пошатываясь, удалялся во мрак. Короткая очередь в винно-водочный отдел, уговоры какого-то толстяка догнаться пивом в кедах… пардон, в кегах… Но когда на дамбе Октябрьского моста его – кривоходящего, падающего, одинокого – догнали наглые юнцы и попытались раздеть, Максимов не растерялся. Включились рефлексы. Счастье хулиганов, что дело происходило на дамбе, а не над рекой. Временное отступление, перегруппировка. Самого нахального он размазал носом по проезжей части, «напарника» схватил за шиворот, перевалил через ограждение и швырнул с откоса. Затем принципиально догнал первого, накостылял по ребрам и, невзирая на истошно плаксивое: «Дяденька, не на-а-адо!!!» – пинком отправил вслед за всеми. Тупо наблюдал, как, скуля от ужаса, формируя красивую снежную лавину, паршивец кубарем катится с гигантской дамбы…

Появление в родных стенах память просто игнорировала. Настало утро 30 декабря – страшное, как атомная война. Интуиция подсказывала: Новый год не принесет приятных сюрпризов.

Существо, возникшее в десять утра на пороге агентства «Профиль», напоминало руководителя лишь условно. Екатерина в новой кофточке, сверкающей мириадами блесток, водружала на стол начальника искусственную елочку. В телевизоре кривлялся безголосый поп-идол. Олежка Лохматов осторожно опускал в стакан с чаем кусочки рафинада и удивлялся, почему сахар растворяется с таким яростным шипением.

– Мамочка родная… – оторопела Екатерина. – А мы решили, что босс с утра пораньше пошел за подарками. Сидим такие наивные и ждем… Я тоже хотела вам вчера подарки купить, а потом увидела эту красивую кофточку и подумала: да ну вас, ребята…

– Я хотел… – прохрипел Максимов, неверным шагом направляясь к замаскированному бару. Олежка Лохматов выронил подозрительный рафинад и недоверчиво воззрился на начальника.

– Вот это да-а….

– Пиво пил, – хлопая глазами, определила Екатерина. – После водки. А кроме того, пережил глубокую личную драму. Смертушка ты наша ходячая.

– А в пиве, между прочим, присутствует трупный яд, Константин Андреевич, – сглотнув, просветил Олежка. – Так называемый кадаверин. Образуется в результате брожения хмеля. Так что сильно на это дело не налегайте…

– Заткнись, – буркнул Максимов, открывая бар. Разноцветная шеренга, безусловно, радовала.

– Не поможет, – покачала головой Екатерина, – облегчение на час, а потом вторая волна. Между прочим, Костик, в соседнем супермаркете рядом с отделом приколов открылся новый отдел – «Все для похмелья» называется. Огурцом, конечно, не станешь, но от мучительной смерти – так называемого постинтоксикационного алкогольного синдрома…

– И ты помолчи, – уронил Максимов, зубами отвинчивая крышку с первого, что попалось под руку. Выпил маленькими глоточками. Подождал, пока разбежится по артериям и венам, поднял голову и обвел сотрудников свинцовым взглядом. Мысленно пересчитал.

– А где наш зам по половым связям с общественностью?

– Здесь я, – донесся из кладовки утробный голос Вернера. – Елочные игрушки с Любашей пытаемся достать…

– Пытается он… – проворчала оттуда же Любаша. – Всю уже облапал, а до елочных игрушек так и не добрались… Как смешно вы, Константин Андреевич, выразились – «по половым связям с общественностью»… Это я ему, что ли, общественность?

– Зампопол, – задумчиво изрекла Екатерина. – Надо бы запомнить.

В кладовке отчаянно завозились, захихикали, показались две лохматые головы.

– Мамочка… – перепугалась Любочка, – кто это к нам пришел?

– Ну и ну, – невозмутимо покачал головой Вернер. – А почему бы и нет, коллеги? В этом есть своя поэзия. Не помню, кто сказал, возможно, Лев Аннинский – что мы такие умельцы, что и сами себя лучше всяких врагов уничтожаем. Рассказывай, командир. Не забудь присесть и закусить.