Буало-Нарсежак - Хитросплетения (Сборник рассказов)

— И подписывались: «Голубой котик».

— Это она меня так называла. Над этим нечего смеяться.

— Я не смеюсь. Дальше?

— Сто раз я советовал ей сжечь мои письма. Она отказывалась. Пан или пропал — в этом была вся Жизель. Она считала, что нашла идеальный тайник в личном кабинете своего мужа… Ну, остальное вы знаете… Я случайно узнал, что Шедевиль собирается переезжать. Я места себе не находил. В субботу я решился. Из своего окна я увидел, как Шедевиль и его горничная садились в автомобиль. Подумал, что они вместе отправлялись в Мёлан. Сейчас или никогда…

— Расскажите мне о котах…

— Я к этому подхожу.

Мюжер встает, открывает дверь и зовет:

— Микадо!.. Микадо!..

В комнату входит серый кот и начинает тереться о ноги своего хозяина. Кот на высоких лапах, худой, взгляд дерзкий. Знаменитый серый кот!

— Это невозможный кот, — говорит Мюжер. — Он повсюду ходит за мной — в аптеку, в табачный магазин.

— Я понимаю, он пошел за вами во время вашего посещения квартиры.

— Именно! Я не до конца закрыл входную дверь, чтобы в случае тревоги обеспечить себе поспешный уход. Неожиданно я услышал в спальне настоящий бедлам, крики, будто режут, беготня какая-то. Я понял, что Шедевиль, тот тоже завел кота… И тут автомобиль останавливается перед домом… Тем хуже для котов! Я бросился наутек, бросив Микадо. Шедевиль уже поднимался по лестнице. Я забрался на третий этаж, чтобы не столкнуться с ним.

На какое-то мгновение Мюжер прерывается и отирает пересохшие губы.

— Я дождался, чтобы дверь снова закрылась. Однако, когда я собирался спускаться вниз, то услышал, как кто-то мяукает. Кот, уважаемый кот, которого Микадо обратил в бегство, сидел там. Ко мне вернулась надежда. Может быть, еще не все потеряно. Если бы Шедевиль не заметил исчезновения своего кота, если бы он не заметил моего присутствия, если бы из каких- нибудь соображений ему пришлось снова выйти… Знаете, как в такие моменты быстро соображаешь… Я поймал кота, спрятал его под курткой и вернулся к себе. Отсюда — посмотрите, из этого окна за вами — можно легко наблюдать за домом напротив. Несколькими минутами позже Шедевиль опять сел в свою машину. Тогда я снова взял кота и отнес его к нему. Безусловно, я забрал Микадо и — черт возьми! — забыл поискать письма. Чувствовал я себя как на сковороде!

— Простите, а этот кот, подобранный на лестнице, это же был белый кот?

— Да, белый кот. А что?

— Так вот, друг мой, знайте, что Зулу — черный, совершенно черный. Тот, которого вы приняли за кота Шедевиля, какой-то другой прогуливавшийся третий кот. Это привело к тому, что мне пришлось разгадывать две загадки вместо одной: загадку черного кота, ставшего серым, и серого — ставшего белым.

Мюжер хлопает себя ладонью по лбу.

— Так вот почему булочник, что на углу, вывесил в своей витрине объявление:

«ПОТЕРЯЛСЯ КРАСИВЫЙ БЕЛЫЙ КОТ.

ОТВЕСТИ ЕГО К КОНСЬЕРЖКЕ ДОМА 42-БИС».

Грегуар улыбается и допивает свой бокал.

— Возможно, старая Жюльетта увидит это объявление и отнесет кота его хозяину. В этом отношении мы спокойны. Остается этот несчастный Зулу… Досадно! Я подал Шедевилю надежду…

Он машинально переводит взгляд по направлению к дому напротив и вздрагивает.

— Вот так да!.. Там!.. Я не ошибаюсь…

Вдоль стены, прижимая уши, пробирается черный кот, почти касаясь брюхом земли.

— Мюжер, живо закройте Микадо!

Грегуар открывает окно и пытается придать голосу благожелательный тон:

— Зулу!.. Зулу, мой маленький…

Зулу останавливается. К счастью, на проезжей части никого нет. Потерянный, оголодавший кот стремительно двигается и прыгает на подоконник.

— Иди, мой красавчик! — говорит Грегуар.

Он закрывает окно и представляет кота Мюжеру:

— Зулу Шедевиль… Вы знаете, что вам остается сделать?.. Как только Шедевиль и его горничная уйдут… А?

Мюжер в нерешительности.

— Ба! — тихим голосом говорит Грегуар. — Ну что для вас еще одно посещение?

Сесиль дошла до той степени, когда горечь превращается в муку. Уже забываешь, от чего страдаешь. Хочется только одного — сесть, лечь, уснуть… уснуть! Она даже не помнила, где оставила свою машину, и какое-то время пребывала в состоянии человека, который просыпается в незнакомом мире и силится вспомнить, кто он и что он. А потом она как-то встряхнулась, мысленно вернулась к реальности и внезапно решила, что все, что с ней произошло, может, и не так уж важно. В жизни каждой молодой пары, наверное, наступает такой момент, когда один видит другого таким, каков он есть. И что тогда — конец любви? Или же начало другой любви, знакомство с печалью и безропотностью? Останется ли Морис тем незнакомцем, которого она только что в нем рассмотрела? Это произошло в мгновение ока, как будто новый Морис подменил того прежнего, которого она так любила. С виду он оставался тем же самым мужчиной, но теперь она испытывала стыд, что когда-либо принадлежала ему. Прежде всего, он оказался грязнулей. И его манера зажимать зубами кисть, когда он писал картину! И напевать идиотские мотивчики. И эти рисунки! Человечки, которых ребятишки изображают на стенах: вместо головы — овал, вместо волос — четыре или пять вертикальных черточек, нитевидное тело. Он называл эти глупости идеограммами и говорил, что хорошая реклама, чтобы запомниться, должна шокировать. Так как он всегда находил объяснения, всегда оказывался прав, его мастерскую заполняли ужасные работы, которые расхваливали какое-нибудь мыло, карандаши или аперитив. Его последняя находка: нечто вроде бензоколонки, наполненной красной жидкостью. Шланг тянется по вытянутой руке какого-то карлика. Возле насоса еще одно странное существо в фуражке с надписью: «Банк крови». Под карликом пояснительная надпись: «А мне налейте десять литров». Вот что он рассчитывал продавать! Она впервые разозлилась, и все ее упреки, вся горечь выплеснулись разом… Ее наследство, проглоченное за два года; долги всем торговцам; бессмысленное существование без будущего… И что-то щелкнуло: она увидела Мориса уже не глазами любящей женщины, а глазами доктора или, например, полицейского. Она прочитала на его лице ярость неудачника, который еще артачится, заметила желание ударить и страх, малодушие… И теперь она не осмеливалась возвращаться, потому что знала, что разразится, наверное, рыданиями при новой встрече с человеком, утратившим свою маску. Напрасно она лукавила: то, что с ней происходило, было ужасно. Если бы Морис заболел, она бы охотно работала. Материальные трудности не страшили ее. Но у нее даже этой возможности не осталось. Морис не позволил бы, чтобы она нашла работу. В его семье женщины не работали. Он забыл, что они были богаты!