Анатолий Галкин - Замкнутый круг

— Стоп! Не надо меня так грубо ловить. Не был я у Горюновой в субботу двадцать пятого числа.

— Отлично! Понятых у нас хватит. Я вызываю следователя для изъятия еженедельника вашей секретарши.

— Зачем?

— Там есть хорошая запись за пятницу: «Согласовать встречу с Горюновой на 9.30». И стрелочка на субботу. А в субботу вы не работаете, значит, встреча на ее квартире. А убита она была в девять тридцать… Дальше объяснять?

Рубин отскочил к своему столу, схватил трубку прямой связи с секретаршей и прокричал:

— Анастасия, немедленно уничтожь свой еженедельник. Немедленно! Сожги, порви, в туалет спусти! Завтра новый заведешь!

Савенков во время этой тирады встал и, подойдя поближе к Рубину, ехидно прошептал.

— Зря вы так, Никита Сергеевич! Вы же явно себя выдаете. Важна не запись, а ваша реакция на нее. Значит в ней что-то страшное для вас…

— Ничего там нет!

— Но представьте, что у вас в приемной сейчас пять-шесть свидетелей. На суде они сообщают, как после вашего звонка испуганная Анастасия схватила еженедельник и побежала в туалет. Что подумают присяжные?

Рубин опять поднял трубку:

— Настя, ты еще не ушла? И не надо. Оставь все, как было.

Они вернулись к приставному столику и заняли исходную позу, погрузившись в мягкие кресла.

— Вы правы, Игорь Михайлович. Эта запись и моя реакция на нее дают основание подозревать. Но не был я у Горюновой в субботу. Хотел, но не был! Не получилось. По семейным обстоятельствам.

— И алиби есть?

— Есть.

— Жена засвидетельствует?

— Нет! Любовница.

— Тоже не самое беспристрастное свидетельство. Ваша дама, некоторым образом, тоже заинтересованное лицо.

— Нет! Она скажет правду.

— Крутится у меня в голове, Рубин, коронная фраза нашего великого Станиславского: «Не верю!»

— Понимаю! Но я действительно не был у Горюновой в субботу утром. Хотел, но не смог оторваться от Валерии! Она у меня такая…

— Понимаю, Рубин.

— Плохо еще и то, что Анастасия действительно договорилась с Горюновой.

— Плохо, Рубин, не только это! Вещи в квартире Горюновой разбросаны. Но шкафы не трясли, ящики не вскрывали. Искали нечто крупное. Чемодан, например! А вы единственный, кто знал, что хранила у себя Нина Ивановна.

— Но вы тоже знаете! Значит, не я один был в курсе.

— Молодец, Рубин! Вы вновь обретаете форму юриста.

— Да, шок прошел.

— Вы, Рубин, один из немногих, кто знал о чемодане с орлом! Кстати, как вы узнали о смерти Горюновой?

— Мне вчера позвонили.

— Кто?

— Не знаю. Он не назвался, но сообщил о ее смерти и сказал, что я главный подозреваемый. И еще он сказал, что чемодан не нашли!

— И что хотел этот инкогнито?

— Встретиться хотел. В каком-нибудь пустынном месте. Я, конечно, бросил трубку! Очень трудно разговаривать на такие темы без подготовки. Да еще с неизвестным.

— Хорошо, Рубин. Ваша версия мне понятна. Ее трудно подтвердить, но трудно и опровергнуть. Будет правильно, если вы будете сразу же сообщать мне и о таких звонках, и обо всем, что связано с этим делом…

— Обязательно, Игорь Михайлович!

— Следователь, кстати, может вас и не вызвать. Раз в квартире нет чемодана, то, возможно, нет и связанных с вами бумаг. А самому вам проявлять инициативу нет никакого резона…

Его взяли в квартире…

Дима Назаров долго стоял под мощной струей прохладного душа и не слышал настойчивых звонков в дверь.

Он понял, что происходит, только тогда, когда до него донесся грохот ударов и шум вышибаемой входной двери…

А через несколько секунд слетела с петель и дверь в ванную комнату. И к голому Дмитрию заглянули ребята в масках, в бронежилетах и с автоматами…

Не выключая воду, он поднял руки вверх.

Если бы его арестовали на улице или даже в его редакции, то это было бы не так обидно.

Он был в полном шоке, а эти сатрапы просто издевались над ним. Им почему-то срочно понадобилось предъявить его понятым и снять отпечатки пальцев.

И все это они проделали в первый момент, пока он был еще в том самом первозданном виде. При этом и понятые, и капитан-криминалист были, некоторым образом, женского пола.

Тогда он воспринял все это, как самое большое унижение в своей жизни!

Дима Назаров просто не знал, что его ждет в ближайшие дни…

Обыск провели очень быстро. В четырехкомнатной квартире с кладовками, антресолями, старинными книжными шкафами можно было «шмонать» три дня. Но если бы знать, что искать…

Рубашка со следами крови лежала на полу ванной комнаты под рухнувшей дверью. Найдя ее, следователь Бухонин сразу решил, что этого достаточно не только для привлечения «купальщика» к ответственности, но и для его осуждения.

Тем более что криминалист подтвердила с ехидной улыбкой, что «следы пальцев в квартире Горюновой совпадают с отпечатками голого мужчины…»

Нельзя сказать, что Дмитрий совершенно перестал соображать. После подписания всех протоколов, когда его уже собирались выводить, он попросил разрешения взять с собой блок сигарет и большую полукилограммовую пачку индийского чая.

Он был интеллигентным и очень образованным человеком. И поэтому он знал, что в тюрьмах самое большое богатство это курево и чай!

Правда, его знания о нравах и порядках в СИЗО на этом заканчивались.

Он думал, что его сразу же посадят в камеру. И непременно в одиночку, где будут толстые решетки на маленьком окне под потолком.

Но до камеры было еще далеко.

В довольно большой комнате с грязными кафельными стенами и единственным столом в центре его заставили раздеться. Предстояло нечто вроде регистрации и медосмотра.

Уже потом Дмитрий узнал, что на тюремном языке это называется «сборка».

У него еще раз взяли отпечатки пальцев. Измерили рост, вес. Все это заносилось в «дело», заведенное на нового постояльца…

В остальном он оказался очень удобным клиентом. Ни особых примет, ни шрамов, ни татуировок, ни видимых признаков болезни у него не было.

Несколько часов он провел в камере, где проводился первый для него тюремный «шмон».

Здесь ему снова пришлось снять с себя все. Одежду, после прощупывания каждого шва, отправили на санитарную обработку. И теперь пришла очередь самого Дмитрия. Его обыскивали, заглядывая и ощупывая каждое углубление его тела.

Затем пришла очередь стрижки. Пока с него начисто снимали волосы, придавая вид уголовника, Дима подумал, что теперь его наверняка не отпустят.

Не оправдают! На суде всем будет ясно, что стриженый человек, сидящий в клетке, не может быть честным.

Когда после бани, которая здесь называется «прожаркой», ему вернули одежду, то узнать ее было трудно. Брюки превратились в нечто бесформенное. Химия съела всю синтетику в ткани, сделав из нее бугристую сизую тряпку.