Джесси Келлерман - Зной

Гонзага же, напротив, деловито сплетала предположения в теорию и вытягивала из нее нить расследования. Ей понадобится помощь Глории, они…

— Я не уверена, что смогу быть вам чем-то полезной. На этот раз.

Гонзага прервалась на полуслове:

— Что?

— Я говорю, что не знаю, смогу ли быть вам полезной.

— Вам не хочется выяснить все обстоятельства?

— Хочется, — ответила Глория. — Вроде как.

— Вы же стремились участвовать в расследовании.

— Я помню.

Пауза.

— Меня это и сейчас интересует, — сказала Глория. — Просто мне пора вернуться к собственной жизни.

Гонзага кивнула:

— Понимаю.

— Но вы все-таки дайте мне знать, если выясните что-то новое.

— Конечно.

— И если я смогу чем-то помочь, — если вам не удастся найти ответы самой, — звоните мне, не стесняйтесь.

— Обязательно. Спасибо, что составили мне компанию. И спасибо за все, что сделали.

— И вам спасибо за то, что терпели меня.

— Да ну. Вы здорово нам помогли.

— Вы не должны благодарить меня за это, — сказала Глория.

— Кто-то же должен, — возразила Гонзага.

Глория пожала плечами:

— Не думаю.

Они встали и направились к выходу из приюта. Глории пришлось бороться с искушением сунуть руку в карман и поиграть с ее новыми жемчужными серьгами.

— ДАВНЕНЬКО НЕ ВИДЕЛИСЬ, — сказал, вскальзывая в кабинку, Реджи.

Они встретились в «Настоящем буфете». Реджи пришел прямо с заседания городского суда и еще не успел стряхнуть с себя принятую там манеру держаться: напыщенную, развязную и полную довольства тем, что ты стоишь на стороне закона, который неизменно прав.

— Виновен или не виновен? — осведомилась Глория.

Он смерил ее взглядом, говорившим: «Вернись на землю».

— Что он наделал?

— Ударил жену по лицу тарелкой, которая показалась ему недостаточно чистой. — И Реджи, окинув взглядом поверхность стола, принялся сковыривать с нее бородавку засохшего джема. — Сильно ее поранил.

— Она поддержала обвинение? — Глория знала, что жены редко идут на это.

— Пыталась отвертеться, однако помощник окружного прокурора настоял на своем… ишь упрямая какая.

Реджи поковырял бородавку вилкой, та рассыпалась, он смахнул ее со стола.

— С первого раза я бы тут есть не решился, — сказал он.

— Мы могли встретиться и где-нибудь еще.

— Не-е… — Он провел ладонями по животу. — Я это место ни на что не променяю. Мне здесь нравится.

Официант им достался лохматый, сивый, с кулачищами размером в стыки водопроводных труб и экземными. Пока он принимал их заказ — гречишные оладьи, ветчина для Реджи, большой гренок для нее, — глаза его увлажнились; у Глории создалось впечатление, что он того и гляди лопнет по швам от какого-то засевшего в нем престарелого недуга.

— Сейчас все будет, — пообещал он и удалился, пошатываясь.

Реджи, вглядевшись в его спину, сказал:

— К концу третьего дня творения этот тип уже существовал.

— Надеюсь, он не станет дышать на твою еду.

— А на твою?

— Мою я заказала для видимости, — ответила Глория.

Реджи рассмеялся, хлопнул ладонью по столу:

— Ну, не сомневаюсь, что кто-то ее все же съест…

Глория принялась расспрашивать его о суде, о работе. Как и всегда, у Реджи нашлось много чего сказать ни о чем, и она позволила ему болтать сколько хочет. Вернулся официант, вооруженный тарелками, коими он захлопал по столу так, точно старался пришибить побольше мух.

— Оладьи, — сказал он, метнув тарелку с ними в сторону Реджи.

— Спасибо, — сказала Глория.

— Больше ничего не хотите, а? — спросил у нее официант. — Может, вам масла принести?

— Нет, благодарю вас.

— Ну ладно, угощайтесь, — распорядился он и ушел.

Глория смотрела, как под завязкой его передника попрыгивает, точно помпа, костлявый зад.

— Место — неповторимое, — сказал Реджи. Он уже уплел третью часть ветчины, жуя ее, как бобр, стирая салфеткой соус с губ. — Не хочешь немного?

Глория бросила поверх оладий свой гренок:

— Обойдусь.

— Дело твое, — сказал Реджи. — Ну, так что ты поделываешь? Как отдохнула? Мне нужна полная картина.

— Неплохо.

— На водных лыжах каталась?

— Нет.

— Плавала?

— Тоже нет.

— Ну прошу тебя, скажи мне, что ты не только загорала, — попросил Реджи.

— Пожалуй — только.

— Тоска какая, — вздохнул он.

— Кроме того, я познакомилась с мужчиной.

Вот тут он мгновенно насторожился:

— Да? И кто он?

— Несущественно, — ответила Глория.

— Как это? Нет, брось, что за чушь.

— Правда. Несущественно.

— Глория… — укоризненно произнес Реджи. — Фотографии есть?

— Фотографии не получились.

— Ойй… перестань…

— Извини.

Она наблюдала за тем, как Реджи пытается изобразить безразличие, — весьма вдохновительное зрелище.

— Ну что же, рад за тебя, — наконец сказал он. — Отличная новость.

— Я не спала с ним.

Реджи дернулся — так, точно его гусь клюнул.

— Гиги.

— Ты ведь это хотел узнать, верно?

— Нет-нет. Послушай… нет. Я не… я… как ты могла поду… нет, серьезно. — Он выкатил глаза, совершенно как персонаж мультфильма. — За кого ты меня принимаешь?

— Ладно, забудь, что я это сказала.

— Послушай, ты можешь делать все, что захочешь. Я же не опекун твой.

— Это я знаю.

— Можешь спать с ним, можешь не спать, делай как хочешь. Да хоть с лилипутками спи. Мне до лампочки.

— И это знаю.

— Но… раз уж ты мне все рассказала, так… я скажу это один раз и больше ни разу не повторю… я думаю, что ты приняла правильное решение. Насчет не спать с ним. Я в такие дела нос совать не собираюсь и так далее, но я бы это не одобрил.

— Ты о сексе? Раньше, помнится, одобрял.

— Я только о данном случае говорю, — заявил он. — За меня не беспокойся. Ты же понимаешь, что я имею в виду. Не следует торопить события. Да еще с не знакомым тебе человеком.

— Почему же не знакомым? Мы с ним прекрасно поладили.

— Прошу тебя, Гиги.

— О чем?

— Ну как можно узнать человека всего за неделю?

— А как его за год можно узнать? — поинтересовалась она.

— Ну, год, он же больше недели, — сказал Реджи.

— Ты полагаешь?

— Полагаю, — ответил он. — А как же.

Она на минуту задумалась о Teniente Тито Фахардо: страстность и отстраненность, убежденность в собственной правоте и граничащая с жестокостью вседозволенность, сомнения в себе и тщеславие. Задумалась о Карле, о Реджи, о своем брате, о своей матери. Хорошо все-таки, что она не стала психологом, как Аллан Харролл-Пена, потому что, если быть с собой честной, ни одного из них она в нечто целостное собрать не сумела бы.

А сама она? Рассказывая о себе Карлосу, разбивая свою жизнь на главы, — что дала она ему? Даже не репрезентативную выборку свойств ее натуры. Потому что каждую минуту на поверхность ее сознания всплывают, побулькивая, новые составляющие этой самой натуры. Ну и слава богу. Приятно будет заново познакомиться с собой завтра поутру.