Игорь Блинов - Ворона летает по геодезической

— Что за бред…

— Иди, говорю.

— …Вика, это правда?

Девушка молчала.

— Вика, опомнись, тебе еще рано замуж. К тому же, у него уже есть две жены.

— Бог любит троицу. И вообще, это не твое дело.

— Ну мы же не гунны…

— Не смешно.

«Заморочили, — подумал Ермолаев — эти ребята мастера на такие штучки».

— Хорошо, Виктория, — устав спорить, согласился он. — Ты уже взрослая, сама решаешь.

— Вот именно.

Он повернулся и вышел. Вика, напевая модную песенку, стала заплетать косы.

Ермолаев вышел, разговаривая сам с собой и жестикулируя.

— Ладно, живите как знаете. Ну, спасибо. А катитесь вы ко всем чертям… Нет, так не пойдет, — он резко развернулся и пошел к вождю.

Около избы Сонга он остановился, стало противно и тоскливо, и хотел было повернуть назад, но вошел. Сонг его ждал — это было видно по изобилию снеди на широком ковре.

— А, Ермолай, входи, входи!

Ермолаев присел и пристально посмотрел на вождя. Ни тени смущения или какого неудобства на лице унхура. Есть ли у него совесть, в конце концов?

— Послушай, Сонг, — начал Ермолаев, — нам надо уходить. Вот пришел попрощаться.

— Прощай, товарищ.

— Виктория уходит со мной.

— Уходит, уходит с тобой. Если хочет, пусть уходит. Только остается, однако.

— Как так?

— А так — девка сама не хочет уходить. Если хочет, пусть уходит. Но не хочет, однако.

— Но мои духи запрещают ей выходить за тебя.

— Эх, Ермолай, духи твои в Москве сильные, а здесь тайга. На вот, выпей, — Сонг протянул ковшик.

Ермолаев пригубил напиток. Вкусно. Осушив ковш, он почувствовал странное возбуждение. Все кругом преобразилось. Вождь Сонг величественно восседал посередине, как царь. А ведь неплохая партия для этой дуры, зашептали ему на ухо местные духи. У Сонга, чай, золота куры не клюют. Ермолаев засмеялся и вышел на волю. Как хорошо, вот Большая Медведица над головой. А почему она так повернута? Ермолаев направился к Вике, чтобы поздравить ее с удачной партией, но потом сделал это мысленно, лег на спину, любуясь мириадами звезд, и впал в забытье.

Он проснулся с чугунной головой и совершенно без сил.

С удивлением обнаружил вверху аккуратно оштукатуренный потолок. Человек в белом халате поднялся и вышел, и через несколько минут в палате возник некто похожий на Доктора Айболита.

— Ну-те-с, молодой человек, как наше самочувствие? — задал он киношный вопрос.

— Недурственно, — ответил Ермолаев, хотя перед глазами все вертелось и кружилось. — А где я, и как сюда попал?

— Вы в сережкинской больнице. Вот Сайнахов скоро прибудет, вы и поговорите. А пока — отдыхайте.

Сайнахов пришел к вечеру, когда Ермолаев уже встал и прогуливался по больничному скверику. Милиционер рассказал, как вчера вечером Ермолаев явился в участок и упал в беспамятстве прямо на диван в кабинете. Нашлись свидетели, они видели, как Ермолаева вели по направлению к отделению два таежных жителя. Обеспокоенный Сайнахов распорядился перевезти его в больницу. Вот, собственно, и все.

Очевидно, это действие какого-то зелья, догадался Ермолаев. Но где же Виктория? И тут в одночасье он вспомнил все. Поначалу, правда, было сомнение — а не пригрезилось ли ему та затерянная земля среди болот…

Шеф радостно принял Ермолаева.

— Молодец. Ну что тут скажешь, молодец. Разоблачил оборотня в погонах — это не хухры-мухры, знай наших. А вот меня в известность поставить надо было. Закуривай, — он раскрыл деревянную коробку с гаванскими сигарами.

— Благодарю. Бросил. Как говорится, Минздрав в последний раз предупредил.

— Молодой ты еще, Минздрав слушать. А я решил не бросать. Знаешь, как в том анекдоте — прихожанин спрашивает: «батюшка, я не пью, не курю, с женщинами не общаюсь, вот скажите, правильно ли я живу?», а тот: «правильно, сын мой. Но зря».

Ермолаев рассмеялся, но тут же сделал строгое выражение лица и заявил:

— А для меня долг превыше всего. А остальное приложится.

— Верно говоришь. И все-таки, старик, ты сам, наверное, понимаешь… — шеф наконец перешел на серьезный тон.

— Как не понять, — горестно повторил Ермолаев.

— Ну вот и хорошо, такое дело…

— Да я понимаю…

— Дело в следующем, — не слушая его, продолжал шеф. — Самодеятельность хороша в меру. Так?

Ермолаев кивнул:

— Да, согласен.

— «Согласен, согласен…» С начальством полезно соглашаться почаще, но и аргументировать иногда тоже надо.

— Мир меняется — вот мой аргумент, и мы должны меняться вместе с ним. Так что методы у всех разные.

— Ничто не меняется, — возразил шеф. — Была нечисть и будет, а наша профессия — расчищать землю от этой нечисти…

— Так точно, — ответил Ермолаев. — И очень жаль, что сделал что-то не так.

— Ну вот.

— Понимаю, понимаю.

— Вот и хорошо.

— Что это мы все полунамеками да недомолвками, — вздохнул Ермолаев. — Скажите прямо, что не гожусь для этой работы, служебное несоответствие и все такое. Так я пойду. Башковитый человек всегда найдет куда пойти, с умом и талантом.

— Да ты не горячись, — протянул шеф. — Такие как ты, с умом и талантом, в нашем деле тоже нужны. Просто я должен предостеречь, как старший товарищ — поменьше самодеятельности. А то такого наворочал, могли и не разгрести. Ладно, обошлось.

Шеф замолчал.

— Я могу идти? — спросил Ермолаев.

— Подожди. Есть другая новость, хорошая, от наших египетских коллег, — продолжил шеф, доставая с полки папку с бумагами. — Фейерверк свой помнишь? Передают благодарность.

— А то, что я гробницу развалил, ничего? — засомневался Ермолаев.

— Ничего. Она еще раньше развалилась, в каком-то там веке, так что никто ничего не заметил… Через несколько дней, как мы с ними поделились информацией, они провели успешную облаву на «братьев-мусульман». Было арестовано тридцать человек. А там, в Фаюме, полиция окружила группу фундаменталистов, среди которых были и женщины-шахидки. Поскольку те сдаваться отказались, даже взяли в заложники местных жителей, их всех просто закидали гранатами. Там особенно не церемонятся. У одной нашли паспорт на имя Ясмины Жауи. Ведь вы с ней встречались там, в Русском Центре? Вот, посмотрите.

У Ермолаева перехватило дыхание. Он взял распечатку — на одной из фотографий, видимо снятой для паспорта — очень красивая и улыбающаяся девушка-арабка, а на другой — она же, но мертвая, на лице — брызги запекшейся крови, тело неестественно изломано.

— Это не она, — с облегчением констатировал он.

Шеф удивился:

— Точно не она? Значит, ушла. Это хуже. Тут прошла информация, что Ясмина Жауи некоторое время находилась на Кавказе под чужой фамилией, и весьма вероятно, что сейчас она здесь, в наших краях.

— Так получается, что она… — растерянно проговорил Ермолаев, не решаясь завершить фразу.