Александр Ольбик - Дублет из коллекции Бонвивана

К нему больше не обращались на "вы" и это, как ни странно, больно его укололо. Он сидел грузным бонзой и на лицо его наползала опасная тень.

- А ты что, дешевизна, меня за руку держал? Я всю жизнь комбинировал, играл по крупному, ломал голову и, в отличие от тебя, не глотничал. Ты же, сухотка, берешь мышцей и страхом, а я - головой. И не я пришел к тебе, а ты, как гаденыш, приполз ко мне...И если уж на то пошло, взял я у государства, государству и возвращу...

- Подумаешь, целка после семи абортов! Тоже мне цаца с жидовской требухой.

- Игорь, заткнись! - Пуглов понимал, что план его ломается.

А Таракану не терпелось, наконец, высыпать содержимое мешка на пол и немедленно приступить к дележу добычи. Но ему мешали, и это вызвало в нем звериную ярость.

- Да что ты берешь его в голову! - рассупонился Ройтс. - Если мы с тобой, Алик, пошли ва-банк, давай будем последовательными.

- Что ты имеешь в виду? - Пуглов начал теряться, его раздражали оба - и Ройтс и хозяин дома.

- Не хочет этот гамбургер играть в наши игры, что ж, тем хуже для него. Я тебе давно говорил, что этот баклан оправляется на золотом унитазе. А зачем ему металл? Вот и поменяемся: мы ему часть этих бабок, он нам - свой золотой резерв. Только надо этого Буратинку как следует потрясти, - Ройтс сплюнул на пол, рядом с ногой Рощинского.

- Трясите, сукины дети! Маргофоньте, если не боитесь Бога, - голос Рощинского звучал зловеще. Лицо покрылось пепельной бледностью, лоб разгладился, а губы сжались в змеиные жгутики. - Только ты, Игорь, сначала подойди ко мне, и я шепну тебе на ухо, где все искать....Только учти, такому археологу, как ты, и золотая кровать не поможет, - обе руки Толстяка покоились на коленях под столом.

Ройтс выскочил в коридор, открылась дверь в кладовку, раздался рык Форда, за ним - выстрел, второй...

Пепельный цвет на лице Рощинского стал превращаться в лунную безликость.

Ройтс из коридора прошел на кухню и оттуда вернулся с электрическим утюгом. Он выдернул из него шнур и сделал петлю.

- Сейчас я его...

Пуглов не успел протянуть руку, чтобы сдержать порыв Таракана, как тот уже оказался рядом со стулом, на котором непоколебимо восседал Рощинский.

- Если в прошлый раз я не пощекотал тебя ножичком, то сейчас ты от меня не уйдешь...

Но когда оставались считанные сантиметры и должен был произойти ритуал приношения жертвы, стол вдруг взлетел в воздух. Вернее, взлетело то, что секунду назад было столом. Картечь из правого ствола "франкота" разнесла в щепки старый мореный дуб, некогда бюргерской мебели. Растерзанные выстрелом волокна хлопчатобумажной скатерти, словно тополиный пух, летали по комнате. Облако синего, пахнущего порохом дыма, плавало под потолком.

- К стене! - с одышкой проговорил Рощинский. - Я вас, сволочей, научу любить свободу, - он поднялся со стула и, пятясь, отошел к окну. В кладовке на его голос откликнулся недобитый Форд. Это было такое страдальческое стенание, что даже у Пуглова что-то зашлось в груди.

От неожиданности происходящего Альфонс решился дара речи, а Ройтс, как подкошенный, рухнул на пол.

- К стене! - повторил, не повышая голоса, Рощинский. Обрез в его руках всеми тремя стволами обнюхал воздух.

Инстинкт самосохранения подсказал Пуглову: "Брось все и беги отсюда!" Ни малейших иллюзий у него уже не было.

- Ваша взяла, Владимир Ефимович! - выбросил последний козырь Альфонс. Оставляем деньги у вас и разойдемся по-хорошему. И никаких претензий друг к другу...

Пуглов ждал ответа. Таракан приподнялся на одно колено, его бил неудержимый озноб.

Рощинский подошел к телефону и с аппаратом вернулся и уселся на стул.

- Мне понадобилось почти сорок лет, чтобы понять, что иду не по той дорожке. В какой-то мере вы оба стали той соломинкой, которая перебила верблюду хребет, - Рощинский сделал паузу, он волновался и устал. - Но я вам обещаю, что вы никуда отсюда не уйдете и я собственноручно сдам вас милиции. Под расписку...

Он повернул к себе номеронабиратель и, почти не глядя, стал набирать цифры. При этом приклад "франкота" он упер в живот и стволы, тремя змеиными норками, направил в сторону гостей. Услышав в трубке отклик, он заговорил:

- Аня, прошу тебя, соберись и слушай, - голос Толстяка звучал спокойно и даже буднично. - У меня тут шантрапа решила устроить презентацию с банковской выручкой...Да нет, какие там бандиты...Пуглов с Ройтсом хотят вытрясти из меня душу. Подожди, это еще не все...То, что у тебя, передай в Фонд помощи детям погибших в Чечне. Оформи все как полагается, но только в присутствии нотариуса и работника прокуратуры. Какую-то часть обязательно оставь себе, это вам с Татьяной на жизнь. Там хватит и про черный день. Не спорь и не плачь, я еще не умер. А сейчас набери 02 и пошли по моему адресу омоновцев. Скажи вооруженный грабеж...И позвони в "скорую", я думаю, она в любом случае пригодится...

Он замолчал, вытащил из кармана валидол и принял под язык таблетку.

- Если со мной что-нибудь случится, никаких памятников не ставь. Я хочу лежать в земле налегке. Ты поняла? - Рощинский опустил руку, в которой была зажата трубка, и она выпала из ослабевших пальцев.

- Я думаю, повторять сказанное нет смысла? - обратился он к Пуглову.

Бледность на лице Ройтса приобрела кафельный оттенок. Альфонс наоборот - покрылся пунцовыми пятнами.

- Слышь, носорог, на тебя ляжет организация убийства Симчика, - сказал Ройтс. - И поверь, каплун, это всплывет сразу же, как только мы переступим порог следственного изолятора.

- Я за это отвечу, - внятно отреагировал Рощинский.

- И Бонвивана с Ножичком тоже пристегнут...

- Это тоже моя проблема.

Ройтс, не таясь, сказал Пуглову: "Рвем отсюда в разные стороны, Таракан рукавом смахнул со щеки капли пота. - На счет "три" разбегаемся..."

Ройтс отвел руку назад и нащупал под курткой рукоятку "Марголина". Он понимал: другого аргумента у них нет.

Он выстрелил без подготовки, надеясь, что широкая мишень, какую из себя представлял Рощинский, не даст пуле пролететь мимо. И его расчет оказался верным: пуля калибра 5,6 мм впилась в правое подреберье Рощинского и мигом осадила его в коленях. Ройтс вытянул вперед руку, чтобы, прицелившись, наверняка уложить Толстяка. Но ему не хватило сотой, а может, тысячной доли секунды: нижний ствол рыгнул картечью. Пистолет с тяжелым грохотом вылетел из рук Ройтса и стукнулся о край печки.

Пуглов почувствовал, как несколько раскаленных иголок впились в его тело. Но он был жив и почти невредим, лишь несколько дробинок вошли в его плечо и руку. Ройтс, распластавшись, лежал за мешком с деньгами, надеясь, что это лучшая защита в его положении.

Силы покидали хозяина дома. Он не ощущал особой боли, только неподвластная слабость одолевала его. Она исходила от кончиков пальцев левой руки.