Андрей Бондаренко - Купчино, бастарды с севера

— Серый, ты же у нас писатель-фантаст? — оживился Антонов.

— Бывший.

— Ну, и что из того? Интеллект-то при тебе остался? Да и накопленный за долгие годы запас разнообразных знаний никуда не подевался… Может, у тебя есть — что добавить?

— Александр Барченко — фигура известная, — задумчиво глотнув из пивного бокала, подтвердил Хрусталёв. — Оккультист, астролог, писатель, гипнотизёр. В молодости — от хронической нищеты — занимался гаданием и хиромантией на ярмарках. Писал научно-популярные статьи и очерки для дореволюционных газет и журналов. Даже издал два полноценных романа и один сборник рассказов. После революции знаменитый профессор Бехтерев, удивив многих, пригласил Барченко работать в Институт мозга и высшей нервной деятельности… А, вот, всё дальнейшее не так прозрачно. Официально считалось, что в 1922-ом году Барченко отправился на Кольский полуостров именно по заданию В. М. Бехтерева — изучать эффект «мереченья». То есть, явление, схожее с массовым гипнозом и распространённое тогда у саамов. Так ли это? Затрудняюсь ответить… Да, после первой экспедиции на Кольский полуостров Барченко начал тесно сотрудничать с ОГПУ. Но тогда многие жители СССР сотрудничали с этим мрачным ведомством. Если, конечно, не мечтали попасть на сибирский лесоповал… Теперь по экспедициям 1934-36-го годов. Сомневаюсь я, что Барченко и Бокию удалось отыскать какие-либо серьёзные «гиперборейские» артефакты. По крайней мере, никаких документальных подтверждений на этот счёт не существует…

— Как это — не существует? — возмутилась Александра. — Я же сегодня лично рассматривала старинные фотографии из архива покойной бабушки Толстого бастарда. На них зафиксировано много чего интересного.

— Старинные фотографии, оставшиеся от бабушки? — недоверчиво переспросил Пашка. — А как же обыск, произведённый в далёком 1938-ом году? Когда — по твоим же словам — всё перевернули вверх дном, а потом провели конфискацию имущества? Почему эти «интересные» фотки тогда не изъяли?

— Маринка сказала, что они хранились отдельно. То ли на чердаке, то ли на какой-то даче… Ну, рассказать вам, недоверчивые индивидуумы, про фотографические изображения? Или же обойдётесь?

— Конечно, Санечка, расскажи, — вкрадчиво-медовым голосом попросила Сова. — Не обижайся, пожалуйста, на этих грубых, приземлённых и неотёсанных мужланов… Ну, что там было?

— На первой фотографии два мужика в засаленных ватниках стояли на гладко-обтёсанных прямоугольных плитах, которые — в свою очередь — лежали на покатом склоне сопки. Плиты были сложены «змейкой». Я сразу подумала, что это фрагмент какой-то ужасно-древней дороги… На второй красовалась лохматая лошадка, стоявшая рядом с высоченной «свечой». То есть, рядом с пятиметровым каменным цилиндром. На третьей — потрёпанная полуторка на фоне гигантского каменного куба. Визуально — базальтового. Дело, заметьте, происходило в тридцатые годы прошлого века. А на четвёртой фотке пожилой бородатый дяденька, натужно улыбаясь, крепко сжимал в ладонях небольшую чашу светлого металла…

— Ты сказала, мол, натужно улыбаясь? Почему — «натужно»? — не удержался от очередного вопроса внимательный к мелочам Сомов. — Как это понимать?

— Ну, мне так показалось… Может чаша, хоть и маленькая, была очень тяжёлой, и бородач её удерживал с трудом?

— Маленькая — это как?

— На толстой и короткой ножке. Высотой — с этот пивной бокал, — ткнула пальцем Сашенция. — Только плоская и гораздо шире. Что ещё? Изготовлена, как я уже говорила, из светлого металла. Имеются диаметральные и тонкие иссиня-чёрные полосы. Между полосами размещены — тоже чёрные — странные уродливые значки, немного похожие на древнескандинавские руны…

— Не может быть! — воскликнул Хрусталёв.

— Не надо так шуметь, уважаемый господин писатель, — попросил Антонов. — Говори, пожалуйста, потише. Нам повышенное внимание со стороны любопытных посетителей нынче ни к чему… Итак, чего, собственно, не может быть?

— Именно так — во многих авторитетных литературных источниках — её и описывают. Мол, очень тяжёлая, неизвестного светлого металла, с чёрными руническими значками.

— Кого — её?

— Чашу Святого Грааля. Будь она не ладна.

— Почему — не ладна?

— Проклятая вещица, — неодобрительно шмыгнул носом Хрусталёв. — Там, где её начинают искать, тут же происходят всяческие гадости и преступления. Убийства, похищения, поджоги. Прочая неаппетитная ерунда. Про такие случаи написана целая куча романов… Говорите, мол, фантастических романов? Ну, и что из того? В каждой хорошей шутке, как известно, присутствует только доля шутки. Точно также обстоят дела и с хорошей фантастической литературой…

Ещё через пару минут Пашка, картинно закатив глаза, предложил прогуляться, мол: — «В общественных заведениях такие серьёзные вещи обсуждать не стоит. „Капитаны“, конечно, место почётное, и „прослушек“ здесь отродясь не устанавливали, но всё же… Новые посетители регулярно подтягиваются. Уже больше половины столиков занято. Да и у здешних официантов имеются чуткие уши…».

Спорить с ним никто не стал. По-быстрому допили пиво и коньяк, дожевали орешки и шоколад, сполна рассчитались за выпитое и съеденное, посетили туалетные комнаты, после чего, облачившись в зимние одежды, вывалили — дружной компанией — на улицу.

Приближался вечер. Зажглись уличные тускло-жёлтые фонари. По низкому питерскому небу — медленно и печально — ползли кучевые серые облака.

— Заметно потеплело. Сейчас, наверное, в районе трёх-четырёх минусовых градусов. Да и ветер практически отсутствует, — сообщила Сова и, чуть помедлив, предложила: — Давайте — прямо сейчас — посетим этот подозрительный пруд? Во-первых, погода хорошая. Совсем не холодно. Подышим свежим воздухом. Во-вторых, там сегодня — после вчерашнего знаменитого митинга — должно быть безлюдно. Осмотримся на местности, поболтаем, обсудим Санькину трофейную информацию…

Так они и сделали. Дождались на остановке трамвай «двадцать пятого» маршрута, доехали до пересечения Димитрова и Бухарестской, вылезли и двинулись к овальному водоёму, скованному зимним льдом.

Там, где раньше возвышался тёмно-синий строительный забор, была старательно натянута — параллельно берегу пруда — полосатая красно-белая лента.

— Может, перелезем? — предложила свободолюбивая Сашенция. — Впрочем, можно и поднырнуть…

— Стойте, граждане! Проход запрещён! — раздалось сзади. — Нельзя заходить за ограничительную ленту!

К ним быстрым шагом, напустив на себя грозный вид, приближалась парочка постовых.

— И где же, господа полицейские, вас черти носят? — состроив зверскую физиономию, недобрым голосом поинтересовался Сомов. — Вам, разгильдяям, что с утра было велено?