Геннадий Скубилин - Записки следователя

Служба в милиции, действительно, не шуточная, однако и в ней есть место забавным встречам — веселым и грустным. Вот таким, как эти…

Вы спрашиваете, что такое пересортица и почему этого слова нет в толковом словаре Владимира Даля? Сейчас я вам все сам поясню. Вот с чего начинается это мудреное понятие.

Семен Петрович Гирькин (иногда его называют просто — Сеня), придя в свою овощную палатку системы «Коопторг», тяжело вздохнул и задумался: где взять денег на опохмелку? По этому поводу перво-наперво позвонил приятелю — заведующему фруктовой базой Иосифу Адамовичу Шулеровскому. Тот, недолго думая, воскликнул:

— Пересортица. Она, родная, завсегда выручит.

Семен Петрович Гирькин попытался мягко возразить:

— Боязно. Прошлый раз народный контроль чуть не накрыл. Да опять же и ОБХСС существует…

— Сеня, — оптимистично пошутил Иосиф Адамович, — ОБХСС бояться — горилки не пить. Смелее приступай к делу. Третий сорт продавай вторым, второй — первым. Торгуй. Накладные для прикрытия я тебе выпишу, а настоящие документы здесь, на базе, припрячу. Яблоки все продашь — потом накладные липовые порвем, а настоящие — к отчету приложим. Так что, вечерком обмоем пересортицу.

«Эх, была не была», — сказал сам себе Гирькин и хриплым голосом стал зазывать покупателей:

— А ну, налетай на витамины! Мед, а не яблочки. Смотри, любуйся. Краснощекие, как девицы… Первый сорт!

К окошечку ларька пробрался без очереди неизвестный молодой человек в клетчатом пальто и шляпе. Он с любопытством переспросил:

— Первый сорт, говорите?

— Высший! — ответил Гирькин и поперхнулся. Продавец раньше уже видел этого мужчину. Тогда он был в милицейской форме, с погонами капитана.

Захлопнув окошечко, Гирькин рванулся к телефону. Пальцы у него тряслись.

— Алло! — закричал Сеня в трубку, — Иосиф Адамович, здесь обэхээсовец. Неси скорее настоящие накладные! Что? Где они? В ящике из-под макарон. Сам же туда прятал! Нашел?

— Нашел, спасибо, гражданин Гирькин. Их-то мы и ищем, — сказал кто-то совсем не голосом Иосифа Адамовича. Выходило, что на базе тоже были обэхээсовцы…

Вот и получается, что во времена Пушкина общество в слове «пересортица» не нуждалось, поэтому оно отсутствует в словаре Даля.

Неизвестный шофер самосвала сбил на шоссе парнишку. Мальчика отправили в больницу, а милиция начала искать виновника дорожного происшествия. Вскоре он был установлен: водитель городского автохозяйства Жокин. Его элегантно одетого, но растерянного, доставили на допрос. Он оправдывался:

— Не заметил я. Темно было. Что с мальчиком?

— Предварительное заключение — перелом ноги.

Жокин обрадовался, что мальчик жив.

— От этих пацанов спасу нет. Путаются на пути, а для меня каждый рейс со щебенкой — заработок. Вот и спешил. В чем моя вина. Не убил же?..

Растерянность прошла. Ее сменила злость.

— Хорошо, пойду в больницу, отнесу гостинец. Пусть выздоравливает. А вы все же установите, кто виноват: я или сорванец.

Бесполезно было доказывать, что в любом случае шофер должен остановиться на месте происшествия. Этого требуют правила движения. К тому же Жокин был действительно виновен. Наказание его зависело от степени тяжести телесных повреждений пострадавшего.

В больнице Жокин с полной сумкой продуктов разыскал врача.

— Доктор, как парнишка, которого вчера на дороге подобрали?

Рука Жокина в хозяйственной сумке легла на коробку с тортом. Доктор ответил:

— Мальчик в хорошем состоянии.

Пальцы шофера с торта сползли на банку варенья.

— Как вы говорите?

— Легкие ушибы.

— Ах, вон оно что? — рука Жокина скользнула по яблокам, ухватила одно из них. — Передайте парнишке, пусть поправляется!

А сумку с остальными гостинцами понес домой: ушибы-то легкие.

Милый старичок по фамилии Бабушкин любил по старинке совершать прогулки к железнодорожному вокзалу. Он, почетный железнодорожник, получал удовольствие от гудков, скрежета вагонных тормозов, людского потока. Он любил смотреть, как лихие таксисты привозили и увозили пассажиров.

Наивный, добрый пенсионер особенно умилялся одним водителем, который мотался взад-вперед на личных «Жигулях». И в жару, и в холод, и в дождь, и при ветре он, похоже, не щадил себя. Да и автомашину.

Кто бы к нему ни подходил с тяжелой поклажей, куда бы ему ни сказали подвезти, автолюбитель тотчас выполнял любую просьбу.

Все это наблюдал старичок Бабушкин из привокзального сквера. Он от души восхищался бескорыстным автолюбителем. «Побольше бы, — думал пенсионер, — таких благородных людей».

Однажды в приливе нежных чувств Бабушкин, опираясь на палочку, подошел к тому владельцу «Жигулей» с тем, чтобы произнести сердечные слова в его адрес, сказать ему все, что он о нем думал.

Приложив картинно руку к груди, Бабушкин начал речь:

— Вы благородный человек, товарищ автолюбитель. Я все лето наблюдаю за вами то с одного, то с другого места. Отзывчивое у вас сердце. Никому не отказали в подвозе. Вы этим людям запомнитесь на всю жизнь.

Сначала юркий мужчина — владелец «Жигулей» — не понял в чем дело. Он думал, что старичка требуется куда-то транспортировать и по привычке ловко открыл ему дверцы своей автомашины. Но Бабушкин еще больше растрогался:

— Нет-нет, я подошел только затем, чтобы вас поблагодарить за других.

И тогда шофер-любитель все понял. Он сочным баритоном самодовольно произнес:

— Слушай, божий одуванчик, коль за подвоз нечем платить, то и не суйся. У меня твердая такса: я меньше сотни не беру, пусть хоть три шага до твоего дома.

Около подсудимого рыдала мать. А он ее успокаивал из-за барьера в суде:

— Не плачь, мама, вот увидишь, в тюрьме я стану бригадиром.

Старушка сразу повеселела, глаза ее просохли: она очень хотела, чтобы сын хотя бы там стал человеком, выбился, как говорится, в люди.

Допрашиваю мошенника Редькина. Его обвиняют в том, что он корыстно обманывает граждан. Входит к ним в доверие и вымогает «взаймы», то бишь без возврата, деньги.

Вид у Редькина неприятный, неряшливый, но его жаль. Хочется убедить бездельника заняться полезным делом.

С замечаниями он с готовностью соглашается:

— Точно, подло поступаю. Уж столько назанимал десяток, что посадить меня за это не грех. Но вы не арестовывайте — исправлюсь. Клянусь! В случае чего, меня жизнь осудит.

Мне доставляет удовольствие, что Редькин быстро осознал свою вину. «Зачем человека арестовывать? — думаю. — Авось, возьмется за ум, молодой еще…»

Обо всем этом говорю самому Редькину, беру от него подписку и прошу завтра же сообщить мне, куда он устроился на работу.