Геннадий Скубилин - Записки следователя

Школьником он по привычке бегал на городской шумный перекресток, где долгие годы с милицейским свистком и пистолетом стоял на посту его отец. Пожилой старшина, сменивший погибшего коллегу, по-мужски крепко прижимал парня к себе и глухо, проникновенно заявлял: «Скоро я уйду на пенсию. Пора. Ты отслужи армию и занимай отцовский пост».

Руслан и сам мечтал об этом. Но его матери не нравились разговоры о службе в милиции. Идти сыну по стопам отца для женщины многое значило. С одной стороны, боялась за Руслана, а с другой, понимала: хорошо для сына продолжить отцовское дело.

Взволнованно, растроганно обнимала она сына, когда тот, после окончания юрфака пришел домой в милицейской форме с погонами лейтенанта. Но годы летят так быстро, что кажется дни проходят медленнее. Вот он уже майор, густая и черная когда-то как смоль шевелюра усеяна серебристой блесткой. Юдин чуть моложе был его, да и то каждое утро находил на голове новые сединки, словно белые ниточки. А лица их украшать стали морщины. Иначе не бывает. Приходится мириться и воспринимать все как должное.

Новое дело пленило коллег. Они с головой ушли в него. Допросили всех без исключения работников почты. Даже мелкие противоречия в их показаниях устраняли на очных ставках.

Из пятидесяти трех сотрудников узла связи двадцать семь человек в тот день не были в здании почты. Это почтальоны, разносчики телеграмм, те, кто был в отпуске, отгуле, после ночной смены. Остается двадцать шесть человек. Из них бухгалтерия, уборщицы, телеграфистки, конюхи, — двенадцать работников. Эти лица непосредственного отношения к мешкам с корреспонденцией не имели. Круг поиска виновного сужался. Он был среди четырнадцати человек. Но и Любарского не было резона подозревать. Таким образом, оставалось тринадцать. Чертова дюжина.

Хотя, если следовать рассуждениям Любарского, философская позиция которого была — скептицизм, то можно было навести тень на каждого почтового работника, из пятидесяти трех.

Холодняка и Семирухину допрашивали дважды. Но так как накапливались неосвещенные вопросы, следователи их пригласили в третий раз.

Влюбленные заявились, как всегда, вдвоем, юные, одухотворенные, с сияющими от счастья глазами. Лишь от того, что они были вместе, ухватившись за руки, им было радостно. Они олицетворяли собой молодость, хотя и омраченную: Галя уже выходила замуж, но развелась, а Николай отбыл два года лишения свободы за кражу и в связи с этим в свои девятнадцать с половиной лет он не имел перспективы служить со своими сверстниками в армии.

Держались «молодожены» на следствии с такой неподкупной искренностью, так естественно, так правдоподобно, что их грешно было заподозрить не только в краже сумки с деньгами, но даже в том, что они с кем-то из знакомых не поздоровались утром.

— Да, — от стеснения, затаив дыхание, произносит Галя, — мы с Колей решили пожениться. Мы еще не знаем точно, когда сыграем свадьбу…

— Что, если бы я потребовал от вас декларацию, отчет, так сказать, об истраченных на мебель деньгах, как бы вы объяснились: — Вихреву, чувствовалось, и самому неловко намекать на то, что будущих молодоженов подозревают в краже сумки с деньгами.

— Мы купили «жилую комнату», — ободренная взглядом Николая, отвечала Галя. — Нам три тысячи дала соседка-бабушка. Но вы ее не сможете спросить об этом. Она позавчера умерла.

— Значит, перед самой смертью подарок вам сделала?

— Да-а, мы ей так благодарны. Коля был у нее за родного внука. Мы ее похоронили. Она была одинокая.

Так же стеснительно, мягко в разговор вступил Николай:

— Если мы угодили в подозреваемые, то напрасно. От Яценко мы получили почтовый мешок опечатанный и сдали его в районной почте Высоцкой опечатанный.

— Она при вас его распечатывала?

— Должна была при нас, если бы в реестре значились деньги, а так как по реестру страховая сумка не показана, то почтовый мешок она обязана была, не распечатывая, передать для выемки бандеролей и ценных бумаг Барабановой.

— Да, но нам известно, что Высоцкая раскрывала почтовый мешок.

— Мы этого не видели, честное слово. — Галя раскраснелась как маков цвет. Николай гладил руку молодой женщины. Точно этими движениями успокаивал ее.

Впрочем, они не очень-то волновались. Либо не чувствовали за собой ни малейшей вины, либо… очень опытные, искусно играют роль безумно влюбленных?

Но следователи все-таки исключили их из круга подозреваемых. Профессиональная проницательность — плод долгой вдумчивой работы. Вихрев ее имел и Юдин с ней не мог не считаться. Он не раз демонстрировал младшему другу свое умение быстро и верно отгадывать какую-нибудь скрытую следственную сущность. Проницательность Вихрева основывалась на знании, опыте, умении. Но даже сейчас, отделив незримым забором тех лиц, которых решили следователи тщательно проверить, от остальных почтовых работников, невольно сомневались, не остался ли преступник за намеченным кругом.

Тогда может случиться самое тяжелое, даже непоправимое: сыщики укокошат уйму времени на пустую ненужную следственную работу, выбьются из сил, упустят, наконец, момент, а преступник в темпе сколотит себе алиби.

Легкой стремительной походкой входила к приезжим детективам и помогала вести следствие вожак молодежи почты, как ее называли, Валя Цепко. Быстрым говорком, едва переводя дыхание, она сообщала все добытые за день сведения. Близоруко, через очки смотрела на них, а следователи на нее, ангелоподобную. Она умоляюще поднимала большие серые глаза и строчила как из пулемета:

— Если бы человек каждое утро просыпался с мыслью побольше за день сотворить добра, то никогда бы не случались преступления. Говорят пушкинисты, что Александр Сергеевич не мог прожить и часа, чтобы кому-нибудь не сделать приятного.

Но весь ее разговор, между характеристиками, которые она давала своим комсомольцам, сводился к тому, чтобы побыстрее найти подлого вора. И в то же время она не верила, что кто-то из ее девчат мог пойти по кривой дорожке.

Кропотливо, наблюдательно и дотошно коллеги продолжали вести следствие. Пришло время допросить выемщицу денежных средств Анжелу Высоцкую. Следователей интересовал вопрос, с какой стати она распечатала почтовый мешок, если делать этого она не имела права, так как по реестру в нем не значилась страховая сумка.

— Автоматически сорвала пломбы, по привычке, — подняла удивленно тоненькие плечи Анжела. — Сначала распечатала мешок, потом глянула в реестр. Не увидев в описи страховой сумки, я весь мешок передала выемщице бандеролей Марине Барабановой. Я даже руку не опускала в мешок, следовательно, не могла страховую сумку вытащить и притырить. Так это по-вашему называется. Но хорошо помню, что слова «нет», написанного карандашом по графе, где должна делаться запись о денежных вложениях, не было. Графа была чистой. Это слово могла написать либо Барабанова, либо троица, которая вынимает в самую последнюю очередь все из мешка: Цепко, Ахторина или Щербакова.