Геннадий Скубилин - Записки следователя

— По инструкции вы обязаны только в присутствии других работников почты распечатывать почтовый мешок, а 23 сентября это сделали самостоятельно?

Небольшого роста, на вид почти девочка, но уже мать двоих детей, Высоцкая заерзала на стуле, не находя объяснения. Но через минуту просто и безысходно признала свою вину:

— Допустила грубое нарушение. Но неужели я способна, по-вашему, совершить кражу и вместо своих детей увидеть железную решетку. За семь лет работы на почте имею одни благодарности.

Лицо молодой женщины перекосилось, губы запрыгали. Валя Цепко дала ей отменную характеристику. Сейчас Высоцкая была расстроена:

— Не только вы, но все на почте видят в моем лице преступницу. Косятся, шмыгают носами, что ни попрошу — огрызаются, нервничают.

— Что же тут можно поделать?

— Как что? Побыстрее найти настоящего вора. Но одно могу твердо сказать: в описи слово «нет» мог дописать только тот, кто похитил сумку с деньгами. Сличите почерки и вы убедитесь, что написано это слово не моей рукой.

Распрощавшись с Высоцкой, сыщики приступили к допросу Барабановой, двадцатидвухлетней женщины, муж которой не вернулся из Афганистана и она одна, на очень скудные средства воспитывала трехлетнего сына. Для нее бы, между прочим, сумка с деньгами была бы как нельзя кстати. Но смогла ли она бы присвоить государственные деньги? С ее положительной характеристикой и репутацией. Расследование продолжалось.

На допросе Барабанова в основном молчала или отделывалась односложными предложениями. Тяжелая личная драма отражалась на всем ее опечаленном в двадцать два года облике. В реестр она вообще не смотрела, поэтому, понятно, было ли в нем слово «нет», написанное карандашом, естественно, не знает. Сама она «на-темную» залезла в мешок рукой и вытащила из него бандероли. Распознала их на ощупь. Пальцы руки ее не касались страховой сумки, иначе она бы сразу сказала Высоцкой, что та пропустила выемку денежных ценностей.

Последним звеном в цепочке движения почтового мешка были Цепко, Ахторина и Щербакова. Они — сортировщицы писем. В их обязанности входит вытряхнуть все оставшееся после Высоцкой и Барабановой из мешка и приступить к сортировке конвертов.

Юдин с Вихревым, что называется, находились в пиковом положении: дошли до конца обработки почтового мешка, а вора не установили. Что касается Цепко, Ахториной и Щербаковой, то пока они вели следствие, у них сложилось впечатление, что до этих девушек страховая сумка дойти не могла, а если бы и могла, то, при наличии в этом звене безупречно честной Валентины, похитить Ахториной или Щербаковой страховой сумки невозможно.

— А не могла ли в этот момент отсутствовать Цепко, — заметил как-то Юдин. Вихрев тотчас отреагировал:

— Надо пригласить Валентину и спросить об этом. Только вряд ли.

Пришла Валентина и подтвердила:

— Выемка писем из поступивших из отделений связи почтовых мешков — это часы «пик». В сортировке мы все трое, засучив рукава, работаем. На минуту никуда нельзя отлучиться, и 23 сентября так было. Конечно, мы друг за другом не шпионим. Каждый берет свою долю писем и сортирует. И так пока весь мешок не пересортируем.

— Расскажите про Ахторину и Щербакову.

— Задушевные подруги. К итальянцам по ночам шляются, потом весь день в сортировке хихикают да порошки глотают. Говорят, от ангины и гриппа. Скорее всего, распустились и от ребят лечатся. Но, думаю, что прикарманить чужую сумку струсят. Тюрьма ведь, а у них ребята на уме. Музыка, дискотеки, вино, сигареты. Вы побеседуйте с ними.

На первой же беседе с Ксенией Щербаковой нельзя было не отметить ее опытности, хитрости. Год как окончила среднюю школу. Характеристика оттуда на нее пришла неприятная:

«Училась плохо, физического труда тоже избегала, не считалась с чужим мнением, конфликтовала с учителями. Замечена в обмане старших. Рано вступила в интимные отношения. В десятом классе сделана операция по имени «аборт».

Ксения вошла к следователям в кабинет накрахмаленная, одетая с иголочки. Милое личико измазано до такой степени, что вряд ли бы ее узнавала родная мать. Она стояла и словно танцевала, кривляясь, ее всю водило из стороны в сторону. Она призывно ухмылялась.

— Садитесь, — предложили ей.

— Нет уж, — забалансировала руками, точно вот-вот собиралась начать кадриль, — моему отчиму пять лет назад следователь тоже сказал «садись», так он до сих пор сидит.

— Будете стоять? Неудобно же? — резонно заметил Георгий.

— Присяду, в приметы не верю. Вас называть мне граждане следователи или товарищи. В первом случае по-казенному выйдет.

О том, что пропала страховая сумка, она краем уха слышала, но кто ее умыкнул, она знать не знает и слыхать не слыхивала. Вы, надеюсь, не намекаете на меня. Любопытно, как бы я это могла сделать. Впрочем, десять тысяч мне бы пригодились. Реестра никакого не видела…

Иногда подчиняешься побуждению, не всегда ясному самому себе. Лишь скажешь — потом подумаешь. Так было и на этот раз. Юдин брякнул:

— И вы не знаете, как эта страховая сумка защелкивается? — Вихрев недоумевающе осадил коллегу взглядом, но было поздно. Ксения беспокойно отреагировала на реплику капитана:

— Мой младший брат играл этой застежкой, где он ее взял, откуда принес в дом — не знаю. Но этим вы ничего не сможете доказать. Все это одни ваши слова, а конкретно против нас ничего нет.

Сыщики недоумевали от такого поворота событий. Юдин побежал изъять застежку. И вот она у него в руках с обгорелыми концами парусины.

Кто ее мог сжечь? А то, что ее сожгли, предварительно, естественно, забрав из нее деньги, сомнений не было.

Вихрев позвонил в УВД Белову. В трубке он услышал знакомый, ободряющий и рассудительный голос начальника следственного отдела. Полковник, выяснив все досконально, обещал приехать в Загорьевск на помощь.

Положив телефонную трубку, Вихрев посмотрел на часы. Они показывали четверть седьмого. Пинкертонам оставалось допросить Ахторину и программу сегодняшнего дня можно считать выполненной.

— Насчет иностранцев желаете меня спросить, — осведомилась протяжным певучим голосом девушка. — Все могу рассказать. Мне с ними приятно. Душа отдыхает. Вышла бы за любого замуж. Но имейте в виду, я не нахалка. Мужички сами меня зовут и угощают. Чем расплачиваюсь? Это мое личное дело. Расплачиваюсь своим. Ни у кого ничего не одалживаю. Я — продажная? Нисколечко. Я сама их покупаю за один поцелуй.

По внешнему виду Ахторина чем-то сродни была Щербаковой: такая же стройная, высокая, симпатичная. Но более горделивая, женственная: движения ленивые, мягкие, затейливые.

Она очень спокойно, даже величественно вытащила из сумочки сигарету и, не спрашивая разрешения, закурила. Поискала глазами, куда бы стряхнуть пепел. Я подвинул пепельницу. Затянувшись, затем медленно выпустив кольца дыма, она уточнила: