Геннадий Скубилин - Записки следователя

1989—1990

Утром, когда в сонную тишину комнаты вползает через щели оконного занавеса синева рассвета, хорошо поваляться в постели. Благо — выходной день. Ведь еще с понедельника ждал этого дня, чтобы отоспаться за всю неделю. Так или иначе суббота подходит, а за ней — воскресенье. Тут уж на зорьке отключаются все рефлексы. Ясно слышу, как в коридоре в полную силу звенит дверной звонок, а окончательно проснуться не могу, хоть продирай глаза руками. И если бы работал не в милиции, а в какой-нибудь артели, ей-богу, не торопился бы открывать дверь.

Но делать нечего. Отбрасываю ногами легкое байковое одеяло. Колени как можно ближе подношу к груди, рывок — и я в сидячем положении.

Итак, прежде всего, сколько времени? Тянусь к именному «Старту» в анодированном корпусе: половина восьмого.

В трусах, майке, шлепанцах, с предусмотрительной осторожностью смотрю в дверной «глазок». Так и есть, в следственном отделе управления вспомнили обо мне. И вот уже на моем пороге самый исполнительный человек, каких я только знал, — старшина Хафизов.

Круглое лицо расплылось в улыбке. Он все еще продолжает нажимать пальцами кнопку электрического звонка.

С тоскою смотрю на плечистого, веснушчатого посланца.

В первую секунду мне хочется слукавить, придумать версию о недомогании, но всепонимающий Хафизов, прищурив, точно от яркого света, карие глаза, ухмыляется: понял, что я здоров, а следовательно, проблем для него нет. Может с безмятежной улыбкой взять в охапку, отнести меня в отдел.

Значит, дежурить. Вне всякой очереди. Кому ж еще «ремонтировать» лопнувший график? Начальство убеждено, что со всеми молодыми поступают испокон веков точно так же.

Впрочем, дежурство милицейское, когда нет краж, убийств, драк и тому подобных происшествий, совсем необременительно, от него почти не устаешь.

Хуже, когда всю ночь стоишь у трупа автомобилем раздавленного человека или пересматриваешь уйму стеклянных банок обворованного магазина, отыскивая отпечатки пальцев. Но не каждую ночь случается такое. Заступая на дежурство, надеешься, что все будет мирно, и тут же чувствуешь, что спокойное дежурство не удастся.

Есть неоспоримое преимущество спешного дежурства против запланированного: не надо с вечера, как строевому матросу, драить пуговицы, бляхи, утюжить штанины, а утром чуть свет вздрагивать от мысли, как бы не проспать.

Хитро устроен человек. Что ему ни делают — он всегда обоснует, что это к лучшему, и приведет десятки доводов.

Против любых утренних ритуалов в период спешки я могу погрешить. Но это не относится к физзарядке. Пятнадцать минут, куда бы я ни спешил, всегда неукоснительно отдаются ей. Поиграв с гантелями, бросаю их в угол, застилаю по-солдатски аккуратно и быстро кровать и, блаженно жмурясь, выхожу на залитую ярким майским солнцем улицу.

Какие могут быть происшествия в такой чудесный день, полный света, тепла, солнца, свежего воздуха, щебетания птиц в парке! Но я ошибался.

Едва я переступил порог дежурной комнаты, как сразу понял, что поступило сообщение о происшествии. По телефону вызывали эксперта, проводника служебной розыскной собаки.

До места происшествия мы добрались быстро. Я стал осматривать труп шофера. Два других наших сотрудника пошли вдоль дороги по высокой росной траве, кустарникам и вскоре нашли ключ от зажигания, фуражку, объедки пищи и две пустые бутылки из-под водки.

Участкового инспектора Иванова, Свинцова и Коржко из уголовного розыска послали ко второму месту происшествия — к колхозной бане — с заданием организовать охрану того, что от нее осталось после пожара до нашего прибытия туда.

Следователю приходится сталкиваться и с убийствами. И все-таки умом невозможно постигнуть, как можно отнять у человека жизнь. С большим нервным напряжением осматриваю еще теплое, податливое и тяжелое тело, распластавшееся на асфальте. Соблюдаю видимое спокойствие. Рядом судебно-медицинский эксперт сноровисто и невозмутимо (может быть, тоже через силу) диктовал глухим голосом:

«…кости черепа лица на ощуп подвижны. В отверстиях ушей, рта, носа — кровь. Огнестрельное ранение в область сердца».

У погибшего в кармане рубашки, под пиджаком, мы обнаружили документы на имя Киселева Ивана Романовича.

Первой, кто узнал об убийстве, была семнадцатилетняя Майя Алимова. Рано утром она пешком возвращалась с поезда домой. В лучах восходящего солнца девушка увидела на шоссе автомашину. Около нее возились люди. Двое бьют третьего. Потом раздался выстрел, и один из троих со стоном упал на асфальт, а двое бросились прочь от машины по направлению к деревне. Майя, подойдя с колотящимся сердцем ближе и увидев окровавленное и беспомощное тело, на мгновение онемела и растерялась. Но справилась с собой, сняла туфли и босиком, стороной, по кювету, бросилась вслед за убийцами к крайним домам деревни (отвага, которой мог бы позавидовать иной мужчина, ведь, оглянись убийцы, девушке пришлось бы худо).

Добежав до деревни, Майя забарабанила в одно, второе окно. Встревоженные люди стали преследовать преступников. Один из них не успел вырваться из оцепления колхозников, заскочил в баню и начал отстреливаться. Через полчаса после начала осады бани оттуда взметнулся черно-оранжевый клуб дыма.

Колхозники подтянули помпу, сунули пожарный рукав в колодец, и струя воды затушила огонь. В бане обнаружили труп преступника с пулей в виске.

У сгоревшего неизвестного был обнаружен пистолет «ТТ» без единого патрона. Последнюю пулю, видно, он пустил в себя. Между тем, извлеченная в результате вскрытия трупа шофера пуля, согласно заключению эксперта, была выстрелена не из «ТТ», а из автоматической мелкокалиберной винтовки, похищенной несколько дней назад из городского музея. Следовательно, скрывшийся преступник остается на свободе вооруженным.

Мне было поручено допросить первого очевидца, а затем выехать в соседнюю область, на которую указывал номер автомашины, оставшейся на шоссе без «хозяина».

— Алимова, — нараспев сказала девушка, войдя ко мне в кабинет. — Меня уже допрашивали.

— Теперь подробнее. Тогда мы просто беседовали.

Девушка в ситцевом платьице, в голубой кофточке, в новых туфлях, с ясным взглядом, села на предложенный мною стул. Щеки свидетельницы заалели от волнения. Светло-голубые большие глаза открылись еще шире.

— Ну, откуда мне было знать, что вот-вот убьют человека? Он же был еще жив, когда я увидела, что происходит.