Оксана Обухова - Садовник для дьявола

Тут же разыскал коллегу, занимающегося расследованием убийства в бывшем дачном поселке, отрекомендовал ему Надежду Прохоровну со всем возможным пиететом.

Сейчас сидел в скромной милицейской «газели» и, прямо скажем, слегка напыжившись – такой талант в околотке вырастил! – принимал поздравления от коллег.

Елена ошарашенно, во все глаза смотрела на микрофон. А баба Надя продолжала добивать:

– А еще, Лена, сегодня днем я заглянула во двор дома, где твои родители живут. И знаешь что услышала? – Вопрос был риторическим, Елена перевела очумелые глаза с микрофона на лицо бабушки. – Там мне соседки, подружки твоей мамы, рассказали, как ты в позапрошлом году с родителями разругалась. Как с братом подралась.

– Это он на меня с кулаками полез, – едва слышно отнекивалась убийца.

– Конечно полез, – кивнула баба Надя. – Когда ты их с отцом ничтожествами обозвала. Когда сказала, что ноги твоей в их доме не будет. А после, когда мать два месяца в больнице лежала, ни разу не приехала. – Надежда Прохоровна развернулась к Кузнецовой, посмотрела на нее печально. – Я знаешь о чем, Вера, думаю? Я думаю о том, что Гена разводиться решил. И квартиру эту двухкомнатную не для брата жены купил, а для нее самой. Она ведь, – протянула указательный палец в сторону Елены, – с родителями и братом почти два года не виделась. Не нужны они ей стали.

– А может быть, я помириться хотела! – выкрикнула Елена. – А Гена решил мне помочь и купил для брата квартиру!

– Не ври, – отмахнулась бабушка Губкина. – Хотела б помириться, навестила б больную мать. Но ты хотела одного: остаться в богатом доме. – Посмотрела пристально на сузившую глаза убийцу, горько покачала головой. – Мне страшно думать, Вера, что такая вот невестка могла остаться у тебя под боком. От безнаказанности ведь и вовсе взбеситься могла. Свободу почуять. Кого б она задумала убить в следующий раз? Серафиму? Катарину? Или, может быть, тебя?.. Уговорила б тебя обманом наследницей сделать, умаслила б. Такие, Вера, ни перед чем не останавливаются, извести могла бы всю семью под корень – примеры схожие бывали.

Лицо Елены исказилось от бешенства, вытянув вперед скрюченные пальцы, она попыталась сорвать микрофон с воротника Надежды Прохоровны. К ним подскочил Павел, обхватил убийцу брата поперек туловища, оттащил к двери.

– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! – брызгая слюной, вопила та, изворачивалась. – Пусти, пусти, дуралей! Ты думаешь, с женой под одной крышей живешь, а, Паша?! Ты с дьяволом живешь! С дьяволом! Она. она с Генкой путалась! Она по кабакам таскалась. Она – дрянь! Она.

– ЗАМОЛЧИ!!!! – раздался крик Веры Анатольевны. Кузнецова одну руку прижала к горлу, вторую положила на левую сторону груди, к сердцу.

Павел вытащил брыкающуюся женщину на крыльцо.

Там уже ее подхватили пропущенные Лидией в ворота мужчины в форме и без оной.

Милицейская группа под предводительством следователя Грушина и оперативника Дулина заполнила гостиную старого дома. Грушин, принимая в свое ведение добытые Надеждой Прохоровной вещественные доказательства, не преминул легонько поворчать. Мол, населению надо меньше Агату Кристи и Дарью Донцову почитывать, побольше с профессионалами советоваться, а то, понимаешь ли, развели самодеятельную театральщину, скоро каждый начнет туману напускать да микрофоны у профессионалов требовать.

Бабушка Губкина, в корне не согласная с Грушиным, сослалась на усталость и слабое старческое здоровье, сказала, что свидетельские показания попозже даст, и улизнула от ворчуна на второй этаж Верочкиного дома. Села в кресло перед окном и минут двадцать, в полной тишине, смотрела на укрывающийся в сумерки сад.

Подумать было о чем.

Вскоре от лестницы донеслись тяжелые шаги, поскрипывание ступенек, и в комнату вошел майор Дулин.

Вошел, посмотрел на сидевшую в потемках бабушку.

– Не обижайтесь, Надежда Прохоровна, – сказал. – Грушин, конечно, педант, но все-таки не полный формалист. Бывает хуже. Он когда про какие-то вещественные доказательства услышал, чуть из автобуса не выпрыгнул. – Усмехнулся. – Не привык Аркадий Павлович к вашим-то методам.

– Понятно, Николаич, – вздохнула баба Надя. – Куда мне, старой, за вами, молодыми, угнаться.

– Ну-ну, не надо ложной скромности, – верно уловил опытный оперативник настроение добровольной помощницы следствия. – Вы операцию на высшем уровне провели. Честное слово.

– Скажешь тоже. операцию. – продолжила нарываться на (вполне заслуженные) комплименты Надежда Прохоровна.

– Не сойти мне с этого места! Всю картину преступления логически распутали. Я словно радиоспектакль прослушал!

– То-то оно и есть что спектакль, – согласилась Надежда Прохоровна. – Я как сорока трещала, Ленкино спокойствие убалтывала да расслабляла. Без подготовки-то, Николаич, только репей у забора растет.

– Понятное дело, – усмехнулся Дулин, – репей. И вы, Надежда Прохоровна, самый настоящий молодец. Домой когда думаете отправляться? Могу подвезти.

– Спасибо, Володя, я до завтра тут останусь. Дело одно нерешенное осталось. Не криминальное, душевное.

Для утреннего чая незаметная, как тень, Лидия накрыла низенький столик перед большим окном в гостиной Веры Анатольевны.

Вдова архитектора держала тонкостенную чашечку китайского фарфора чуть подрагивающими пальцами, осторожно прихлебывала чай и смотрела на проснувшийся утренний сад. Вчера она отказалась ехать в больницу, прибывший на карете скорой помощи врач сделал ей укол и в приказном порядке отправил занемогшую женщину в постель.

– Поверить не могу, – сказала Кузнецова Надежде Прохоровне. – Все еще в голове не укладывается – как я могла быть такой близорукой?..

– Не кори себя, Верочка, – тихонько отвечала баба Надя, окуная кусочек печенья в чашку с горячим какао.

– Легко сказать. Я сама, сама уговорила Геннадия на ней жениться!

– Ты тогда всерьез болела. О внуках думала. Как бы они без мамы справились да без тебя остались? Сумел бы Геннадий воспитать их без жены и бабушки?

– Конечно! Я думала о внуках, о своем спокойствии и сама ввела эту женщину в наш дом!

– Тогда ты, как казалось, верно поступала.

– Казалось, – кивнув, фыркнула архитекторша. – А результат?

– Ты не о результате думай, – чуть-чуть ворчливо проговорила гостья, – о внучке. Такую хорошую девочку затравить позволила.

Вера Анатольевна недоуменно подняла вверх выщипанные брови.

– Затравить, затравить, – подтвердила баба Надя. – Серафима ведь мудрее всех вас, вместе взятых, оказалась. Почувствовала в мачехе гнильцу, бунтовала. А вы – не поняли. Не поверили.

Вера Анатольевна подняла голову вверх, вытянула шею.