Оксана Обухова - Фальшивая убийца

– А позвонить Сергею? Спросить координаты исполнителей…

– Этот остолоп не отвечает на звонки, – грустил полковник. – И дома вряд ли появится. Он трус, Алиса, трус, но дурак. Связав себя с киллерами, он создаст возможность быть обвиненным в подготовке убийства. Так что группу он нам не сдаст. Группа – это участие в судебном процессе хотя бы в роли свидетеля.

– Но почему Артем ни о чем не спросил Сергея, когда отпускал его?!

– А вот это уже совсем… – Муслим Рахимович не закончил фразу, вздохнул тяжко, как боевой конь, с которого сняли седло, и добавил: – Детский сад, честное слово. Дал улизнуть и о главном не спросил. От зада, понимаешь ли, отлегло… У обоих…

Самоуправство Артема сильно напакостило родимым органам охраны правопорядка. И я была совершенно солидарна со взрослой частью заговорщиков, посадивших проштрафившегося наследника под замок еще на неопределенное время до особого распоряжения. При одном воспоминании о поступке Артема у меня непроизвольно сжимались пальцы и появлялось страстное желание кого-то отдубасить.

…Бармалей увидел подъехавший лимузин из окна квартиры. И вышел встречать меня к лифту.

Огромный, теплый, мягкий и добродушный, как плюшевый медведь, он расставил в стороны руки, я упала ему на грудь и, едва войдя в квартиру, разрыдалась.

Накопившееся напряжение и страхи извергались потоками слез. Я рыдала самоотверженно и самозабвенно, как нанятая плакальщица, и никак не могла остановиться. Струи слез пока приносили только мазохистское самоудовлетворение, но к успокоению и разрядке не приближали, плакать я собиралась, кажется, долго.

Василий растерялся. Стащил с меня шубку и прямо в сапогах повел в гостиную. Сел на диван, усадил меня на левое колено и, нежно гладя по спине, бубнил, стараясь угадать причину слез:

– Алиса, Алиса, успокойся. Он тебя обидел?! – Я кивнула. Меня и в самом деле обидели. Заперли в подвале, напугали до полусмерти… – Он тебе что-то сделал?! – Я помотала головой. – Я его убью!!

– Отстань, Васька, – всхлипнула я. – Никакого его нет.

Но убедить в этом Бармалея оказалось не просто. Каждый раз беседуя со мной по телефону, он очень интересовался Артемом Вяземским, и я даже начала подозревать, что друг ревнует. Вставляет какие-то нелепые реплики и вообще ведет себя неадекватно…

– Алиса, если что случилось… ты только скажи. Я его по стенке размажу!

– Да не надо никого размазывать!!! – рыдая, взвыла я. – Он тут ни при чем! Я, Вася… я, Вася, ой, в ТАКОЕ ВЛИПЛА!! В такое влипла!!!

Бармалей тряхнул меня за плечи и строго посмотрел в глаза:

– Так, Алиса, успокойся. Все будет нормаль но. Ты помнишь моего дядю Федю? У него сын в милиции работает. Все утрясем, все уладим, связи есть.

Я ошарашенно отпрянула:

– Какая милиция, Вася?! Какой дядя Федя?!

Я на ФСБ работаю!

В любой ситуации необходима минимальная доля абсурда. В моем случае упоминание грозной организации заставило Васю натурально выпучить глаза и изобразить немую сцену.

Я некоторое время тоже безмолвствовала – только носом тихонько шмыгала, – потом налюбовалась ошеломленным другом, икнула и начала хихикать. Сначала тихо, по щекам еще стекали слезы, а далее все громче, громче, громче…

Василий, недовольный тем, что я ударилась в другую, обидную для него крайность, надулся и начал выглядеть совсем занятно.

– Ой, Вася, уморил! – причитала я. – Я и милиция… Ой, уморил…

– А что мне было думать?! – возмутился Бармалей. – Вваливаешься вся в слезах. Куда-то влипла!

– Да куда я влипнуть-то могу?! Только в глупость!

– Так и говори толком, – обиделся друг. – А то «обидели, обидели»…

– Ладно, Васенька, не злись. Пошли на кухню, ставь чайник, буду рассказывать.

Рассказывала я долго. Час за часом, день за днем переживала заново каждое мгновение и дважды принималась плакать. Первый раз, когда вспоминала о Людмиле, второй раз – жалуясь на несправедливое обращение:

– Я чуть умом не тронулась в подвале! Испугалась до полусмерти!

Василий слушал молча. Как когда-то, когда я пересказывала со своими комментариями «Войну и мир» или «Очарованного странника».

Дослушав рассказ до точки, он встал, подошел к окну и некоторое время глядел на далекую полоску освещенного проспекта.

– Я его ненавижу! – в спину Васе выкрикнула я.

Бармалей вернулся, сел на табурет и посмотрел на меня очень странно. По-взрослому.

– Знаешь, Алиса… Артем обладает довольно редким мужским качеством – умением прощать.

Способность простить другу предательство, на стоящее подлое предательство, дана не многим.

И тем более простить, взяв на себя ответственность… это поступок. Настоящий, мужской.

Я бы так не смог. Забыть предательство, да еще помочь, это, знаешь ли, не каждому дано…

Во все глаза я смотрела на нового, «взрослого» Ваську.

Бармалей, которому я не раз говорила: «У тебя процессор вместо мозгов и плата вместо сердца», увидел и понял в поступке Артема нечто иное, чем я.

– С этой стороны я ситуацию как-то не рассматривала, – пробормотав, призналась я.

– А ты взгляни, – посоветовал друг.

До поздней ночи я таращилась в потолок Васиной гостиной, лежа на удобном диване, под теплым, пушистым пледом, одетым в «мое» постельное белье. Смотрела и думала. Порою, иногда, человеку надо пережить шок или кризис, чтобы понять о себе нечто важное. И недаром синонимом слова «шок» служит понятие «потрясение».

Меня словно тряхнули. С головы осыпалась шелуха детского восприятия.

Я не увидела в Артеме благородства. А Васька разглядел. Тот самый Васька, не углядевшей в мятущейся душе Раскольникова ничего, кроме… себялюбия и гордыни.

Так кто из нас взрослый? Я, прочитавшая и «пережившая» тонну умных книжек, или Василий – мягкий доморощенный компьютерный гений?

Что я вынесла из книг?!

Привычку подчинять законам жанра персонажи.

Классовая ненависть к богатым зашорила глаза? Я этой ненависти не изжила и все видела предвзято?

Эх, прав был папа! Какой из меня журналист? Любить людей легко, сложнее их понять. Я заштампованный и примитивный журналюга. Мой потолок – сортировка писем читателей в отделе корреспонденции…

Утром, когда к подъезду Васиного дома вернулся лимузин, я долго не могла заставить себя выйти к лифту. Стояла, одетая, в прихожей, вжималась готовым хлюпнуть носом в дружескую грудь и трусила. Я не хотела снова ехать в совсем непонятный дом и притворяться, притворяться, притворяться.

– Я люблю тебя, Алиса, – тихо, стараясь приободрить, шепнул Бармалей.

– Я тоже люблю тебя, Васька, – то ли вздохнула, то ли всхлипнула я.

Он оторвал мою голову от своего теплого свитера, взял за щеки огромными мягкими ладонями и посмотрел в глаза: