Михаил Серегин - Тревожная группа

Борис тут же осекся, поняв, что шутка была неуместной, особенно по поводу лика покойного. Ольга нахмурилась, но промолчала. Чистяков за ее спиной красноречиво покрутил пальцем у своего виска.

– Ты бутылки-то в холодильник выставляй, – бодрым голосом посоветовал он смутившемуся другу. – Пиво же греется. А теплое белое вино – вообще нонсенс.

Синицкая закончила мыть фрукты, уложила их в большое эмалированное блюдо с красными цветами на дне и в широкую хрустальную вазу. Удовлетворенно осмотрев получившийся натюрморт, она поинтересовалась:

– А по какому поводу мы гуляем?

– По поводу отгулов, конечно, – пробасил Боря. – Ну и квартиру твою обмыть не мешало бы…

– Боря! – почти истерично крикнула Ольга и выбежала из комнаты.

Мостовой недоуменно посмотрел на Чистякова.

– Чего она?

– Борь, ты соображай маленько. Обмывают покойников. Ты пойми, какие у нее сейчас прежде всего ассоциации возникают.

Мостовой махнул рукой и бросился в комнату. Игорь почесал в затылке и решил, что идти следом не стоит. Пусть Боря сам реабилитируется. Выбрав самый большой и спелый персик, Чистяков уселся напротив окна и впился зубами в душистую мякоть. По подбородку сразу обильно потекло и закапало на стол. Чистяков в ужасе подскочил и кинулся искать тряпку.

Минут через десять Мостовой успокоил Синицкую. Застолье протекало вяло, хотя друзья и старались придать мероприятию солидную долю беззаботности и веселья. Вспоминали забавные случаи, Чистяков травил байки, которых он знал несметное количество. Светло-соломенного цвета «Цинандали» с прекрасным плодовым букетом, с мягким и тонким вкусом под чистяковские байки шло просто отлично. Как тонкий ценитель, Игорь предложил обойтись без «Ахашени» и «Киндзмараули». Он повернулся и извлек из сумки бутылку темно-гранатового «Саперави». По его мнению, после «Цинандали» можно пить только такое вино со своеобразным гармоничным вкусом, терпким и богатым букетом.

Порассуждав о достоинствах красных вин, Чистяков решил блеснуть кавказским тостом:

– К одному старому аксакалу пришел молодой юноша. Он сказал, что хочет стать настоящим джигитом, но не знает, как доказать это. Тогда старый аксакал предложил юноше взобраться на стоящее поблизости старое большое дерево, на вершине которого птица свила себе гнездо. Если юноша сможет взобраться на дерево так, чтобы ни одна веточка, ни один листик не шелохнулись, вытащить из-под птицы яйцо так, чтобы птица этого не заметила, не испугалась и не улетела, и спуститься на землю так, чтобы ни одна веточка, ни один листик не шелохнулись, тогда он может смело называть себя настоящим джигитом.

– Про альпинистов, что ли, тост? – хихикнула Ольга.

– Не, из анналов МЧС история, – поправил ее Мостовой.

– Не сбивайте, – замахал руками порядком захмелевший Чистяков и продолжил тост: – Полез юноша на дерево…

– И упал, – добавил Мостовой.

Чистяков смерил друга презрительным взглядом, но мужественно продолжил рассказ:

– …взобрался он на самую вершину, и ни одна веточка, ни один листик не шелохнулись. Вытащил из-под птицы яйцо, но птица заметила, испугалась и улетела. Стал юноша спускаться с дерева…

– И упал, – снова вставил Борис.

Чистяков с наслаждением пнул друга под столом ногой.

– Спустился он так, что ни одна веточка, ни один листик не шелохнулись. Старый аксакал говорит ему, что рано еще называться юноше джигитом. Он сам, хоть и стар, но сможет все это проделать лучше. Снял старый аксакал свой дорогой серебряный наборный пояс со старинным кинжалом, украшенным дорогими каменьями, сложил на земле и полез на дерево.

При этих словах Чистяков на всякий случай показал Мостовому кулак, но тот воздержался от шуток.

– Забрался старый аксакал на самую вершину так, что ни одна веточка, ни один листик не шелохнулись, вытащил из-под птицы яйцо так, что птица ничего не заметила и не упала… тьфу, Борька! – возмутился Чистяков под смех друзей. – Из-за тебя все! Не улетела! Спустился он на землю так, что ни одна веточка, ни один листик не шелохнулись. А под деревом ни юноши, ни серебряного наборного пояса, ни дорогого старинного кинжала. Так выпьем же за современную молодежь!

Друзья совсем развеселились, и им казалось, что Ольгу оставили грустные мысли и хандра. Но на этот раз глупость сморозил уже Чистяков. Он до того вошел в роль тамады, что перешел на личности присутствующих и брякнул экспромтом тост об Ольге, которая теперь обзавелась отдельной квартирой, и это поможет ей устроить личную жизнь. Без всяких намеков он сам готов сделать ей предложение, но кодекс чести не позволяет этого, ибо… что «ибо», он придумать не смог. Чистяков просто хлопнул Борю по плечу и многозначительно подмигнул.

– Я чувствую, что вам обоим эта квартира покоя не дает! – вскочила Ольга из-за стола. – Что-то я не слышала намеков, когда бабушка была жива. Вы бесцеремонные черствые чурбаны, оба! У вас только одно на уме – невеста с квартирой! А что у человека на душе, вам наплевать, ухажеры хреновы. Вина они мне принесли, фруктов… Вы себе его принесли, а девушкам, между прочим, носят цветы!

Неудачные попытки Чистякова все свести к шутке, что они и сами, мол, как два бутона, привели к тому, что Ольга разрыдалась, велела уродам выметаться и убежала в ванную. Мостовой кинулся было следом и стал, осторожно постукивая в дверь, пытаться объясниться. Но в ответ сквозь шум льющейся воды слышался только плач.

Потоптавшись около двери, немного протрезвевшие, но так ничего и не понявшие в поведении Ольги, друзья понуро двинулись к выходу.

Ливень с грозой, прошедшие ночью в горах, вспучили реку, превратив искрящийся на солнце поток чистейшей стремительной реки в мутное бурлящее и клокочущее месиво. Сошедший вместе с массами дождевой воды селевый поток ударил в опоры автомобильного моста под утро. Одна опора не выдержала. Раскрошившийся цемент обнажил ржавые кости арматур, и опора выглядела как полуразложившийся труп с вывернутыми гниющими внутренностями.

То, что пока еще никто не пострадал, было просто чудом. В это время суток движение по шоссе через мост было очень интенсивным. На серпантине скопилось около двух десятков машин. Со стороны города подъезды к поврежденному сооружению уже оцепила милиция. Самым страшным зрелищем был ярко-оранжевый «пазик», который стоял задними колесами на перекрытии моста, лобовой частью кузова, наклонившись над пятиметровым обрывом, упирался в разрушенное дорожное полотно. За растрескавшимся лобовым стеклом виднелся большой яркий квадрат знака «дети».

Когда бригада получила утром сообщение о разрушении моста, их машина находилась не более чем в километре от места. С визгом затормозив на скорости километров в восемьдесят, Мостовой заглушил двигатель и бросился к мосту. Он сразу оценил шаткое положение автобуса.