Марина Островская - Черная вдова

Когда стемнело, муж и жена отчужденно лежали на разобранном диване, уставившись в экран телевизора, пока не закончилась последняя, совсем уж дурацкая передача. Выключив «ящик», Старостин снова взялся было за книгу, но жена зло потребовала выключить свет.

И тогда он набросился на нее. Такого страстного секса супруги не знавали уже давно. Вот только, обнимая и целуя в темноте жену, Старостин представлял, что отдается ему совсем другая женщина…

Выйдя из метро, Наталья направилась к месту встречи с Цыгарем. Пройдя мимо ярко освещенных витрин круглосуточного супермаркета, она свернула в темный, безлюдный переулок. Чем дальше она отдалялась от освещенной улицы, тем больше волновалась. Хотя от слежки избавиться удалось, она не чувствовала себя в безопасности.

«Что, если Федор Михайлюк не скрылся, а разыскивает меня, чтобы избавиться от опасного свидетеля? Этот церемониться не станет. Он уже раз пошел на убийство ради денег. Куда ты идешь? Зачем? Не лучше ли спрятаться, залечь на дно, отсидеться какое-то время, пока все не утихнет?»

Наконец она замедлила шаг, потом вообще остановилась и замерла в нерешительности. Неподалеку светились огни знакомого ночного заведения, доносились звуки музыки. Наталья ждала з.а углом, нервно ломая пальцы.

Через несколько минут на подходе к бару показался Цыгарь.

— Степа, я здесь, — негромко окликнула его Наталья.

— Наташка, ты? — Цыгарь свернул за угол.

— Я.

— Ну, привет! — Он достал сигарету, закурил. — Рассказывай, что стряслось. У меня последние дни просто крыша ехала. Как тебя замели? Ты что, сбежала?

— Никуда я не сбегала. Ну, разве что топтуна с носом оставила.

— Тебя пасут?

— Уже нет. Дай-ка и мне сигарету. — Закурив, Наталья немного успокоилась. — Просто бред какой-то, — принялась рассказывать она. — Тут, в Москве, маньяк завелся, проституток вокзальных режет…

— Какой еще маньяк?

— Я-то откуда могу знать? Только вот, — она невесело усмехнулась, — один следователь из МУРа, Старостин, эти убийства на меня хотел повесить.

— Почему именно на тебя?

— Я оказалась в неудачное время в неудачном месте.

— Да, бывает… — растерянно протянул Цыгарь. — А про наши дела ему что-нибудь известно?

— Было бы известно, меня б из СИЗО просто так не выпустили.

— Если пасут, значит, не просто так выпустили.

— У них на меня ничего нет. Про наши с Михайлюками дела пока никто не знает.

— Пока… — Цыгарь глубоко затянулся и выдохнул дым. — Ладно, о том, что там с тобой в МУРе обсуждали, потом расскажешь… Если захочешь, конечно. А вот Федор с Леней сразу струхнули. Они тебя искали через день после того, как с рекламщиком все случилось… Сунулись к тебе домой, а там менты обыск проводят.

Братья собрали барахло и дали деру. Позвонили перед отъездом мне, договорились встретиться у Федора на даче, чтобы бабки, долю мою, отдать. Я ехал туда и попал в аварию на МКАД: один старый козел в задницу меня «поцеловал». А тут менты под боком оказались, пока тормозной путь измеряли, протокол составляли, уйма времени ушла. Приехал на дачу ночью, а там уже никого нет. Да я и сам хорош, спрятался у Митяя, сидел как на иголках. Хорошо, что у тебя телефон его был. Что теперь делать-то будем? Где Михайлюков искать? Бабки-то наши у них.

Наталья машинально махнула рукой.

Цыгарь понял ее жест по-своему.

— Я с тобой согласен, — поспешно заговорил он. — Козлы они. Ведь я не мокрушник, а только вор. Для меня обчистить какого-нибудь лоха — в кайф;

«медведя» взять — просто интересно. Это как спорт, за который еще и башляют неплохо. Но вот мокруха — совсем другое дело. Жаль парня. Лажа вышла… — Он тяжело вздохнул. — У него пушка была. Я его понимаю: входит к себе в офис, а тут — такой бардак. Не надо было ему за волыну хвататься, может, и договорились бы по-хорошему. Ну, потерял бы бабки в крайнем случае. Да что они — пыль. Жизнь дороже любых бабок. А он пушку выдернул… Тут у Лени нервы и сдали, он первым успел на спуск нажать. Бах — прямо в лобешник. А потом еще и контрольный выстрел сделал, чтобы менты подумали, будто киллер его замочил из-за каких-нибудь разборок.

— Не надо об этом больше, — покачала головой Наталья. — Невыносимо слушать.

— Добро, не буду. Только я как подумаю, что наши с тобой бабки у этих акробатов останутся — у Феди с Леней, — такая меня злость берет. Много было деньжат в сейфе, очень много. Нам с тобой, даже по минимуму, тысяч по семьдесят причитается. Мне бы такие бабки сейчас, я, может, и бросил бы все к чертовой матери, занялся чем-нибудь, дело свое открыл… Как думаешь, Михайлюки еще объявятся?

— Не объявятся, Степа.

— Почему ты так уверенно говоришь?

— Потому что ты многого не знаешь. Федор Михайлюк — мразь последняя. Ты хоть знаешь, почему я всем этим занималась с вами?

— Как почему? — удивился Цыгарь. — Ради бабок.

— Не угадал. Михайлюк меня на крючке держал. Дело в том, что я в детстве в Калининграде с теткой жила. Она, как бы это помягче выразиться, не сахарным человеком была. Однажды у нас с нею вышел крупный скандал. Я ее толкнула, она упала и головой об ванну. Крови было много, как сейчас помню. До сих пор перед глазами стоит… А мне тогда было всего семнадцать лет. Я страшно испугалась, убежала из дому и больше там не показывалась. А Федор… Я случайно с ним встретилась. Он меня узнал. Сказал, что тетка погибла, а меня до сих пор разыскивают за убийство. Стал угрожать, что сдаст милиции. Вот я и испугалась.

Думала, десять лет прошло, все забылось, новую жизнь начала, мечты всякие появились, планы. А тут все в один миг обрушилось. — Наталья всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — А следователь, про которого я тебе говорила, принялся под меня копать. Он-то не знал, что я с Федором связана. Правда, требовал сдать ему сообщника — но по другому делу, об этих убийствах… Я, конечно, молчала.

Не из-за Михайлюка — из-за себя. Мне этот следователь, Старостин, рассказал, что тетка жива осталась, отлежалась в реанимации. Даже заявлять на меня не стала. Боялась, наверное, что если разбираться начнут, то саму за решетку упрячут. По ней давно тюрьма плакала.

— Погоди-погоди, — остановил ее Цыгарь. — А Федор-то откуда про это знал?

— Федор? — удивленно переспросила Наталья. — А ты что, не знаешь? Он в те годы в Калининграде в милиции служил.

— Мент? — поразился Цыгарь. — Ты что, хочешь сказать, Михайлюк — бывший мент?

— Именно это я и хочу сказать. Абсолютно точно.

— Паскуда! — возбужденно воскликнул Цыгарь. — Значит, я с ментярой работал! Если пацаны узнают…

— Я думала, тебе известно.

— Он же молчал как партизан. Да, этот не вернется, — вздохнул Цыгарь. — Вор всегда долг отдаст, даже если ему очень не хочется, все равно отдаст.