Марина Островская - Черная вдова

— То ты, Степан, усе в милиции працюешь?

— Угу, — набитым ртом промычал тот, — на ниве правопорядка.

— Цэ — дило доброе. А вы, верно, не ведаете, што Федор, непутевый, з милиции уволився?

— Да что вы говорите, тетя Люба? — Наталья изобразила крайнее удивление. — Почему же?

— Плотють шибко мало.

— А чем же он занимается?

— Та не ведаю я, знайшов якусь работу, где грошей паболе. А що за работа, ничога ни казав.

— А давно вы его видели?

— Та ужо рок ти болей. Так, пришлэ письмо на день народження. Ой, шо это я, забула! На днях прислав пасылку, богато рознага добра: чаю, банку кофа, печивов разных, гарны рушничок ды вось бусы, що на мни.

— А откуда посылка пришла? — осторожно спросила Наталья. — Из Москвы, наверное?

— То я не поглядела. Скрынка фанэрная… Мо поглядеть?

Старуха тяжело поднялась из-за стола и вышла. Вернувшись через минуту, развела руками.

— Ой, склероз кляты, я ж забула… Ганна попытала-ся, я ей тую скрынку и отдала. Там ще фотография була: вин з Ленькой, з братом своим.

Тетка порылась в стопке старых писем и открыток, лежавших на полке под телевизором, и протянула Наталье фотографию.

— О! Знайшла.

На цветном снимке были запечатлены улыбающиеся братья Михайлюки в белых брюках и легких цветных рубашках на фоне аллеи из вековых раскидистых деревьев, за мощными стволами которых виднелся каскад искусственных водопадов. Наталья внимательно рассмотрела снимок и протянула его Степану.

— На югах где-то, — отметил тот, повертев фотографию в руках. Однако на обратной стороне не было никаких надписей.

Наталья вернула фотоснимок тетке Любе и, взяв Степана за руку, твердо сказала:

— Нам пора. Загостились мы у вас, так и на поезд опоздать можно.

— Ой, почекайтэ. Я вам сала на дорогу дам та гурков. Мо, ще бутылочку з собою визьмитэ?

— Вот за это спасибо, тетя Люба. — Степан с готовностью вцепился в горлышко бутылки.

Наталья поняла, что веселый вечер ей сегодня обеспечен.

— Я б проводила вас, да ноги болять, — сказала тетя Люба, провожая гостей во двор.

Попрощавшись, они вышли на улицу и направились в сторону вокзала.

— Пошли-пошли, актер ты наш несостоявшийся, — поторапливала Наталья.

— Куда ты меня тащишь? — недовольно спросил Степан. — Мы ведь толком ничего не узнали.

— Мы узнали все, что надо!

— Так поделись.

— На фотографии — платановая аллея. Это — главная достопримечательность Сочи. Теперь известно, где их искать.

Тетка Люба, опершись на калитку, провожала гостей взглядом до самого конца улицы. Когда Наталья и Степан скрылись за углом, к ней подошла соседка.

— А хто цэ був? — поинтересовалась она.

— Та племянника мойго Федора шукалы.

— Дивчина ж брюхатая.

— О то я и думаю, што Федор, зараза, дитя ей зробыв, а сам збег.

— Вин можа… Я памятую, с Томаркой крутыв, ми вжэ висилля чакали, а Федька збиг до москалей, милиционером зробився. О то вжо з Федьки милиционер…

Несмотря на то что курортный сезон был уже в разгаре, им удалось без труда купить билеты в купейный вагон. Еще до посадки Наталья, чтобы не шокировать проводников, заглянула в вокзальный туалет и, запершись в кабинке, сняла «камуфляж», делавший из нее беременную женщину.

Уборщица, возившаяся с тряпкой и ведром в углу туалета, с недоумением уставилась на стройную высокую девушку, гордо прошествовавшую мимо нее. А ведь только что никого, кроме женщины, ожидавшей ребенка, здесь не было. Кусок поролона, создававший иллюзию большого живота, Наталья оставила в урне для мусора.

Вагон оказался на удивление чистым, столик между полками был застлан белой накрахмаленной салфеткой с вышитыми краями.

— Повезло, — прокомментировал Цыгарь, когда поезд тронулся.

Он тут же поставил на столик недопитую бутылку и принялся перочинным ножом нарезать на разложенной газете сало — подарок тети Любы.

— Ну что? — сказал он деловито. — Надо добивать пузырек.

— Это обязательно? — поморщилась Наталья.

— Недопитая бутылка — дурная примета. А ты, зря кривишься — самогоночка что надо, не то что наша российская. Я вот однажды в Подмосковье в одной деревеньке оказался с дружбаном, выпить было охота, аж трубы горели. А деревенька замызганная, запаршивевшая, народ дохлый. Сунулись мы туда, сюда — нет ни у кого самогона. Нет, ну ты представляешь, Натаха, какой облом? На кого ни наткнешься — пьяный в жопу, а как чимера достать — руками разводят. Это я только потом просек, что они незнакомых людей боятся. У нас же до сих пор за самогоноварение по кумполу дают, вот они все от меня и шугались. Ну, потом выловил я одного, ему, видно, не хватило, а денег на чимер не было. Пришлось пообещать, что стакан налью. За это он нас свел к какой-то бабке. Бабка смешная такая: маленькая, горбатенькая, ну натуральная Яга, и шнобель таким крюком завернут, что чуть не по зубам стучит. Вынесла она нам пузырек, но пока ходила, я чувствую, чем-то в хате несет. Потянул носом туда-сюда — ни хрена не врубаюсь. Не, серьезно, натуральным дерьмом воняет! Толкаю этого местного в бочину — типа, что за амбре? Да он что-то вякнул такое — мол, у нас всегда так, тут, типа, хряк рядом с сенями живет, вот от него, значит, и несет. Ну, что…

В общем, притащила бабка чимер, разбашлялся я с ней, вышли на улицу, алкашу этому местному, как и обещал, пришлось налить.

— Куда ж ты ему наливал, в пригоршни, что ли? — насмешливо спросила Наталья.

— Нет, у него с собой посуда была. Стаканчик, конечно, замызганный, но мы его самогонкой продезинфицировали. И что интересно, я-то думал, что этот алконавт стакашку одним глотком хлопнет, и все дела. Нет, он ее медленно тянул, смаковал, будто я ему не чемергеса мутного налил, а коньяку двадцатилетней выдержки. И опять, чувствую, несет какой-то парашей. Принюхался к бутылке — это он, самогон родимый, воняет. «Что за дела?» — спрашиваю у мужика. А он неторопливо так выпил, губы вытер, протягивает мне стакан и говорит: «А ты налей себе и выпей». У меня душа по этому делу уже полдня страдала. Налил я, выпил…

— Ну и что? — смеясь, спросила Наталья. Она уже начинала догадываться, в чем соль этой смачной истории.

Лицо Цыгаря так живо передернулось, словно он только что снова испытал вкус той ядреной самогонки.

— Ох, Натаха, скажу я тебе, это был и напиток!.. Амброзия, можно сказать.

— Амброзия — это нектар, который употребляли боги, жившие на Олимпе, — показала свою осведомленность Наталья.

— Да? — искренне изумился Цыгарь. — А я не знал. Я думал, амброзия — это от слова «амбре». Ну, ты понимаешь, о чем я говорю. Короче, сорок градусов там, конечно, было, но привкус такой гнусный, у меня аж челюсти свело. А дело-то зимой, закусить нечем. Я снега из сугроба ладонью зачерпнул, еле-еле в пасть затолкал. Эх, Натаха, лучше бы я этого не делал! Чуть все назад не поперло. Я кое-как эту дрянь в своем желудке удержал, а местный алкаш, что со мной был, стоит и ухмыляется. «Ну, как?» — спрашивает. Я-то ничего ответить не могу, боюсь рот раскрыть, только руками развожу и головой трясу. А он мне предлагает: еще по одной не желаешь? Я кое-как с собой совладал и прохрипел: