Владислав Куликов - Совсем другая жизнь

Родион захрипел и задергался. Кровь волнами стала выливаться из шеи вниз — в ямку. Боевики старались держаться чуть сверху и в стороне. Чтобы не запачкаться.

«Как барана резать», — подумал один из бандитов, державших пленника.

Тот, у кого был нож, с силой надавил на лезвие, чтобы разломать кости. Сталь клинка нащупала самое слабое место — хрящи, соединяющие позвонки, — и прошла последние сантиметры своего кровавого пути.

Довольный бандит схватил голову за волосы и поднял над собой.

— Аллах акбар! — неистово заорал он.

Его крик подхватили сотоварищи. В припадке радости они стали пинать обезглавленное тело.

Родиона вместе с товарищами похоронили в воронке от авиационной бомбы, едва присыпав землей.

Любовь Владимировна ничего этого не знала до поры до времени. Командование Коллективных миротворческих сил в Душанбе выдало Ильиной справку, что «такая-то ищет на территории Таджикистана своего сына. Просьба оказывать содействие». Дата, подпись. Все, на этом помощь российских властей закончилась. А таджикские здесь были, в общем-то, ни при чем.

Десять месяцев Любовь Владимировна скиталась по Таджикистану. За это время хорошо узнала многих командиров как с той, так и с другой стороны. Несколько недель она работала уборщицей в генеральской столовой на базе. Потом жила в лагере боевиков. Затем снова у наших. Потом опять у боевиков, пока не нашла «добрую душу», согласную за четыре тысячи долларов показать матери могилу сына. Учитывая, что кроме Родика там лежали еще трое солдат, получилось по тысяче долларов за каждого. Недорого, по меркам боевиков. Посредник указал место — квадрат сто на сто метров. «Ищите здесь, но забрать тело можно только ночью», — предупредил он. Пограничники выделили Ильиной грузовик и двух солдат. «На дело» они поехали ночью, как и обещали. Что было дальше, Любовь Владимировна помнит отрывками. Ночь, грязь, она стоит на краю воронки. На дне ямы лежат тела российских солдат. Голову Родички надо было искать отдельно. Любови Владимировне пришлось вновь обращаться к посреднику: «Ты же взял деньги, верни голову». Посредник ушел и вернулся с черепом. Женщина повезла голову сына в Москву в обычном плацкартном вагоне Душанбе — Москва, забитом сверх меры людьми, мешками с урюком и ящиками с товаром на продажу. Четверо суток она просидела с краешка: места прилечь не было.

Отец Родиона умер через четыре дня после похорон сына. У мужчины не выдержало сердце.

То, что пришлось пережить ей, — не дай Бог никому. После подобных испытаний люди если не ломаются, не сходят с ума, то замыкаются в себе, обозлившись на весь мир. А каково было женщине пережить такое?

Теперь, когда по телевизору показывают военные репортажи, Любовь Владимировна приникает к экрану. Однажды, когда показали артиллеристов, подававших голыми руками снаряды к орудию, женщина подумала: «Они же там без перчаток, им холодно». Она обратилась в монастыри, к местным властям, просто сердобольным людям: кто чем может — помогите. Так она собрала гуманитарную помощь. Отвезла в Таджикистан. Потом стала ездить и в Чечню.

— Сначала я было обозлилась на всех, — сказала Ильина, когда через много лет с ней познакомился Андрей Ветров, ставший корреспондентом газеты «Советский труд» (одной из старейших центральных газет, которая в эпоху перемен не стала менять раскрученную марку), — но потом поняла: не надо искать виноватых в том, что случилось со мной. Сын погиб в Таджикистане за нас, защищая меня, друзей, родных. Сейчас не время плакать, надо помогать.

«Ты смелая женщина, — сказал ей знакомый полевой командир, — я тебя уважаю». И в награду подарил… видеокассету, на которой было записано, как убивали Родиона.

Именно с этого эпизода Ветров начал свою статью.

— Я считаю, что мой сын погиб не только за веру, но и за Отечество. — Эти слова матери завершали материал. — И скажу честно: не дай Бог было Родику поступить иначе. Конечно, я бы простила его и приняла, но где-то в глубине души сидела бы боль: мой сын — предатель.

Она потом видела солдат, которые в отличие от ее сына выбрали жизнь. Избитые, изнасилованные, исколотые наркотиками, они по приказу боевиков расстреливали своих товарищей. «Хорошо, что Родион не поступил так же», — думала Любовь Владимировна.

А после статьи Ветрова рядового Ильина посмертно из предателей переименовали в герои и наградили орденом Мужества. Маму вызвали на какое-то торжественное собрание, сказали: спасибо вам за сына. После этого, как водится, в больших кабинетах перестали интересоваться судьбой солдатской матери (там и раньше-то не особо тревожились). Пожалуй, единственной, кто отозвался на боль женщины, оказалась церковь. Священники помогли собрать деньги и выкупить квартиру Любови Владимировны, в которой она раньше жила вместе с сыном. Ту самую, что она заложила, разыскивая его.

А жить ей помогает помощь простых людей, не облеченных ни властью, ни полномочиями. Вот что написали ей, например, пограничники из мотоманевренной группы, в которой служил сын: «Вся граница Вас вспоминает каждый день. Вы для нас стали не только мамой своего сына, но и мамой всех пограничников отряда». После таких весточек у Любови Владимировны и появляются новые силы. Ведь любой человек по-настоящему живет до тех пор, пока кому-нибудь нужен.

Родион Ильин, который никогда не подозревал о существовании Ветрова, сыграл в судьбе журналиста важную роль. У корреспондента были не очень хорошие времена, когда он познакомился с Любовью Ильиной. Андрей недавно уволился из пограничных войск и только утверждался в серьезной большой газете. Но его статьи печатались редко. Строгие редакторы беспощадно резали их. И вообще, исчезни вдруг Ветров из газеты, отряд и не заметил бы потери бойца.

Но материал про маму солдата повесили на доску лучших публикаций дня. А когда Родиону дали орден посмертно, газета ликовала, открыв номер материалом Андрея. Впервые за время работы Ветрова в штате его статью опубликовали на первой полосе, ему выписали громадную премию. Его позиции в газете окрепли.

«Вот оно! Я вспомнил!» — радостно подумал человек. Ему показалось, что осталось чуть-чуть и он расскажет себе все про себя!

Но в следующую ночь он опять вернулся во сне в 1995 год.

Снова был 1995 год. Май. Война.

Внешне жизнь в Душанбе нисколько не изменилась. Война была очень далеко. О ней напоминал лишь стук молотков на лесопилках: инженерные роты сколачивали из свежих досок ящики, внутрь которых положат цинковые гробы.

Доски, в которые предстояло завернуть грязь и смерть войны, пахли горячо и сладко. Из глубины шел легкий аромат мха. А от уже сбитых ящиков поднимались теплые смоляные пары. И как-то не вязались спокойствие и душевность столярных работ с тем горем, что понесут эти ящики по городам и весям России…