Оса Ларссон - Черная тропа

На деревьях сидят маленькие птички. Только теперь, когда нет машин, Эстер слышит их голоса. Раньше она замечала только голубей, ворон и галок.

Это настоящий свежий снег — тот самый, который по-саамски называется «вахка»: легкий, пушистый до самого основания, никакой хлюпающей воды внизу.

Час спустя она возвращается домой. Голова переполнена снежными образами. Горе отступило.

Ей нужен холст. Очень большой. И куча белой краски.

Между столовой и бывшей комнатой прислуги рабочие сломали стену. Она лежит там на полу почти цельным куском. Эстер рассматривает ее. Это старая стена. А они сделаны из натянутого полотна.

В холле стоят несколько мешков с гипсом, это она точно знает.

Душа словно воспламеняется, ее охватывает почти маниакальное желание работать. Эстер находит пластмассовое ведро и волоком притаскивает один из мешков с гипсом. Он тяжелый, Эстер потеет от усилий.

Она просеивает гипс между пальцев и смешивает рукой, та становится белой до самого локтя.

Но если тело охвачено лихорадкой, то голова остается холодной благодаря снегу. Снег. И ветер, пролетающий над вершинами гор. Свет сероватый, бедный красками. Возможно, где-то справа, у самого края, виднеются торчащие во все стороны ветки берез. Посреди картины лежит самка оленя с олененком. Они спали на лежке, и их засыпало снегом. Свежий глубокий снег защищает их от холода.

Эстер осторожно выливает гипс на большую стену, размазывает его руками. Работает над отдельными частями — вся картина очень большая. Когда гипс почти застывает, но еще остается мягким и податливым, на нем можно рисовать. Она делает это пальцами, использует мусор и строительную пыль, чтобы создать структуру рогов, разрывает куски обоев на тонкие полосы и выкладывает ветки деревьев на заднем плане.

На картину уходит несколько дней. Эстер работает с утра до ночи. Когда гипс застыл, она обыскивает всю квартиру в поисках грунтовки. Маляры покрыли грунтовкой потолок в спальне, железная банка стоит на полу. Краска идеально подходит. Наложив грунтовку, она сможет наносить пигмент так, чтобы гипс не потрескался. Эстер приносит мамины краски из чемодана, кладет несколько слоев — нижний слой совсем тонкий, много скипидара и совсем чуть-чуть пигмента из тюбика. Никакого масла — поверхность не должна быть глянцевой. Матовая, холодная, голубая. А тень на лежке — желтая, коричневая, умбра. Должно быть заметно, как им хорошо там вдвоем, под снегом.

Затем она накладывает более толстый слой краски — меньше скипидара. Теперь надо подождать, пока все высохнет. Она засыпает, не раздеваясь, просыпается снова и кладет очередной слой краски. Словно картина сама будит ее, когда она готова для следующего слоя. Эстер ходит вокруг своего творения кругами, жуя на ходу что-то, найденное в кладовке у хозяев. Пьет чай. Выйти из дома она не может. Потому что там, на улице, давно уже изменилась погода, настала оттепель, все растаяло. Ей нельзя это видеть. Она живет в снежном мире. В своей огромной белой картине.

Но однажды утром ее будит не картина, а Гунилла Петрини.

Начался новый семестр. Директор художественной школы позвонила Гунилле и спросила, где Эстер. Гунилла Петрини позвонила тетушке. Эстер она тоже звонила, но мобильный телефон Эстер разряжен. Тетушка и Гунилла очень обеспокоились. Гунилла Петрини позвонила своим друзьям, в квартире которых живет Эстер. Друзья дали имя и телефон прораба, который отвечает за ремонт, — он пришел и отпер ей дверь. Теперь прораб маячит в дверях, в то время как Гунилла с большим облегчением опускается на край кровати Эстер.

Господи, как они волновались, уже подумали, что с ней что-то случилось!

Эстер остается лежать в кровати, даже не пытается сесть. Едва Гунилла Петрини разбудила ее, как вернулся реальный мир. Она не хочет вставать — просто не в состоянии снова погружаться в свое горе.

— Я думала, ты со своей семьей, — говорит Гунилла Петрини. — Что ты здесь делала?

— Я рисовала, — отвечает Эстер. Произнеся эти слова, она понимает, что это ее последняя картина. Больше она ничего не сможет нарисовать.

Гунилла Петрини хочет посмотреть, так что Эстер встает, и они вместе идут в столовую. Прораб следует за ними.

Эстер смотрит на картину и с облегчением осознает, что успела ее закончить. Раньше она этого не знала, но сейчас видит: картина написана.

Поначалу Гунилла Петрини не говорит ни слова. Она обходит вокруг огромной картины, лежащей на полу. Самка оленя и олененок под снегом. Затем она оборачивается к Эстер. Ее взгляд полон интереса и удивления.

— Это ты и твоя мать, — говорит она.

Эстер не может ничего ответить. Она избегает смотреть на картину.

— Красиво, — говорит прораб с чувством. — Хотя она немножко великовата. — Он с сомнением смотрит на дверь, потом на окно, огорченно качает головой.

— Я заберу ее во что бы то ни стало, — говорит Гунилла Петрини голосом человека, которому принадлежит мир. — Ее надо вынести отсюда целиком. Стены, которые будут мешать, придется снести.

«А куда денусь я?» — думает Эстер.

Осознание того, что она больше не сможет рисовать, падает, как тяжелый якорь на дно. Больше она не возьмет в руки кисть. Назад в художественную школу дороги нет.

Анна-Мария и Свен-Эрик сидели в номере отеля «Ванадис отель» и беседовали. Убранство номера оказалось на редкость незатейливым — ковровое покрытие на полу, цветастое синтетическое покрывало.

— Завтра поговорим с родителями Инны Ваттранг, — сказала Анна-Мария. — И попробуем еще раз прижать Дидди Ваттранга. Остается много вопросов по поводу того, что произошло в доме в Абиску. Почему, например, у нее под тренировочным костюмом было такое роскошное белье?

Инна Ваттранг роется в чемодане. Четырнадцатое марта. Вчера вечером у нее состоялся решающий разговор по телефону с Маури, но об этом ей сейчас не хочется думать.

Через два часа и пять минут она будет мертва.

«Есть на свете и другая работа», — размышляет Инна. И еще она думает о Дидди. Нужно выдернуть его оттуда. Она позвонит Ульрике. «Хватит закрывать на все глаза», — думает она.

Инна позволит себе не работать один месяц — приведет в порядок мысли, станет больше тренироваться. В чемодане у нее лежит спортивный костюм, но теперь, роясь в своих вещах, она понимает, что забыла соответствующее белье. Впрочем, это не так важно. Она потренируется в том, что на ней надето, а потом прополощет его.

Женщина натягивает кроссовки, бежит по следу от скутера, пересекающему озеро. Люди сидят возле своих будок и удят рыбу или лежат на оленьих шкурах в санях-прицепах, подставив лица солнцу. Солнце припекает, она потеет, но чувствует себя как никогда сильной. Разочарование в Маури отступает на задний план.