Сергей Яковлев - Драйверы

«Зубровки» пока не было, а другими видами спиртных напитков бойцы Маги не интересовались.

Нервы, нервы… Попсиховал я с бородатым акыном. Теперь бы еще удачно в сторону Пулкова машину заворотить да успеть до девяти часов пройти КПП…

Ну, да ладно — так или иначе, пока поехали. Борька запустил дизель, немного погрел его, газанул пару раз — «КамАЗ» прямо взревел — затем воткнул скорость, плавно тронулся с места и лихо вывел нашу фуру с контейнером из-под арки на Московский проспект. Здесь нам надо было поворачивать налево к Фонтанке, но… Не сразу, не сразу!

Опомятайся, пане! Куда ж ты, скотина безрогая, руль крутишь?

Это угробище притырнутое на мгновение задумалось, пропуская машины, двигавшиеся к Сенной площади от Фонтанки, и… повернуло налево. Через двойную разделительную!

Молоток! Настоящего профессионала сразу видно!

Та-ак! Если гаишник на мосту стоит — а он там почти всегда стоит — последний полтинник мы уже, считай, потратили. На дорогу остается только Борь-кина тридцатка… Это если повезет, и гаишник снизойдет до полтинника. А может, и больше слупить.

Гаишника на мосту через Фонтанку не было! Невероятно, но факт. Это добрый знак, хорошая примета в начале рейса. Радует.

Сперва, вероятно, от нервного шока, я только молча открывал и закрывал рот — ну, жалко же денег! Но потом справился с эмоциями, ласково посмотрел на Борьку и сказал:

— Если ты, тварь безмозглая, еще один такой финт выкинешь — пищи, то есть жратвы — не получишь аж до самого Мурманска. Будешь только снег жрать. Дошло?

— Витек, так нет же никого. Точно знаю. Я ведь на мост посмотрел…

Он знает, посмотрел он — зоркий сокол.

Гаишник был — куда ему деться? Просто он временно отвлекся на какой-то «Жигуль» и, спустившись для мелкой разборки с незадачливым «жигулятником» с моста в сторону «Техноложки», попросту не заметил сложно-криминальной эволюции нашего «КамАЗа». Да и темновато еще было.

В общем — пронесло. Едем дальше.

Ветер вроде бы немного стих, но снегопад усилился. Дворники по стеклам: вж-ик, вж-ик, вж-ик… В кабине — темно, только приборный щиток тускло светится. Мощная печка быстро нагрела воздух, и я почти успокоился. Машина хоть и груженая, но движок хорошо тянет, справляется без напряга.

Закурили. Нормально. Жить можно.

Хорошая все же печка у «КамАЗа», большая и теплая. И кабина уютная, и даже в чем-то комфортная.

Помню, когда только-только «КамАЗы» первые на дорогах появились, в журнале «За рулем» статью напечатали о том, как и дизайнеры, и спецы по эргономике над интерьером кабины работали. Ну, все продумали, все предусмотрели, однако… Долго сидеть в такой позе: ноги — вниз, как на стуле — почему-то не очень удобно. Не знаю кому как, а у меня ноги в «КамАЗе» быстро затекают и устают. Поначалу-то кажется, что сидишь — как на троне, но где-то часа через два появляется желание ноги вперед вытянуть, а некуда — «коротка кольчужка». Особенно Борьке с его почти двухметровым ростом несладко. И ведь что интересно: на «ЗиЛке» — нормально, даже в маленькой кабине «газона» шестьдесят шестого — тоже, а в «КамАЗе» — беда.

Да ладно — с этой бедой можно свыкнуться. Когда за рулем сидишь — это неудобство не очень-то замечаешь: шевелишь руками, сучишь ножками.

Я на лесовозе «Sisu» пару раз ездил, и на тягаче «Volvo» разок довелось — вот там действительно кайф, балдеж: сидишь, как перед камином. И дизель у этих «телег» — на ускорении прямо в спинку сиденья вжимает. Ну, там же не наши инженеры и дизайнеры работали…

Покрутились немного по центру — везде знаки, мать их! — но вскоре все же вышли на Обводный и далее, по Рыбинской — на Витебский проспект. По Витебскому быстро, минут за десять, долетели до станции метро «Купчино».

Сейчас по Питеру нормально проехать можно только ночью и по утрам — часов до восьми ни одной пробки. А к десяти, одиннадцати так просто и не проедешь уже — везде заторы и запоры. По часу можно стоять и жечь топливо. Стоишь, стоишь… Метра на два продернешься и снова стоишь.

А самые торопливые по левому ряду лезут. И еще больше усугубляют, уроды. Не терпится им.

Еще лет пять назад в пробку попасть можно было только в час пик, где-нибудь с пяти до семи вечера, а сейчас — как на Диком Западе. Наверное, каждый второй житель Петербурга умудрился машиной обзавестись. А все говорят: живем плохо.

Вера уже ждала нас. Стояла, присыпанная снежком, у стеклянного фасада станции метро «Купчино», высматривая нашу машину. Борис сбросил скорость, мигнул ей фарами, осторожно развернул «КамАЗ» на площадке перед станцией — там место удобное — притормозил. Я почти на ходу выскочил из кабины, подбежал к Вере и сунул ей в руку конверт с баксами.

— Все нормально, Веруня, телефон — на конверте. Сразу позвони из дома. Обязательно. Скажешь, что пойдем, как и договаривались, через Пулковское КПП и в Кировске на Неве будем часа через полтора. Лидуське перезвонят. Все, пока, пока, пока… Большой привет и наилучших пожеланий.

Она хотела что-то сказать мне, возможно, всплакнуть на дорожку, но я скачками рванул назад к машине. Гуд бай и чао-какао. Ищите нас, подруги, по новым адресам. Фиг тебе с маслом — я не Борька. Это ему, как мужу, по штату положено тебя утешать и твои горючие слезы утирать, а со мной — не пройдет. Но пасаран!

Борька с грустным лицом вздохнул, врубил скорость и дал газу. Поехали по Витебскому назад в сторону проспекта Славы.

Он хотел ехать, как все нормальные люди на Мурманск ездят — через Володарский мост и далее через Ладожский на Синявино. Но у меня были иные задумки. Точнее не у меня — у хитрого Гены…

Немного проехали по Витебскому, и через минуту я попросил Бориса остановиться.

— Борь, тормозни где-нибудь здесь… — справа, вдоль железной дороги, тянулись унылые ряды кооперативных гаражей, поодаль слева тускло светились огни жилых домов. Прямо перед нами, метрах в сорока, висел синий квадрат со стрелкой: знак — «разворот».

— Что, уже пи-пи?.. — удивился он.

— Нет, ка-ка… Поговорить надо. С Ахметом, который нам с тобой не до конца доверяет, неплохо бы сразу прояснить отношения.

Маленький Ахмет за всю дорогу от Московского, десять, не проронил ни слова. Сидел как статуя какого-то азиатского божка между мной и Борькой и, наверное, немного побаивался. Не меня, конечно — чего меня бояться, я «человек душевный», — а вот Боб со своимими ста девяноста шестью и весом почти в полтора центнера, кого хочешь испугает. А впрочем, и я жестковато базарил с Хайруллой этой, с дедом Похабычем анашистым.

В принципе-то для меня это нехарактерно, я человек по жизни мягкий, но уж очень я недолюбливаю наркоманов. Прямо сатанею.

А и за что их долюбливать, уродов этих вывихнутых?