Кирилл Шелестов - Побег

Виктор вообще был в этот вечер немногословен, мрачен и почти что трезв. Я отлично понимал причины его дурного настроения. Во-первых, весь его зимний транспорт находился в ремонте, и мы добирались на джипе, который он позаимствовал у Анжелики. Во-вторых, вышибая окна в воскресенье, он повредил сухожилие, которое пришлось сшивать, и теперь, по мнению врачей, его кисть могла частично утратить подвижность. Он то и дело косился на свою забинтованную руку и шевелил пальцами.

О неутешительном медицинском прогнозе я знал от охраны Виктора, ему самому я старался не задавать лишних вопросов. Кстати, я тоже полагал, что из сложившейся ситуации Пономарь попытается выжать максимум выгоды для себя, а в успех его миссии с Лихачевым я вообще верил слабо.

Компания, собравшаяся у Пономаря, как легко догадаться, состояла в основном из дам. Негромко играла музыка: что-то эстрадное, любовное, тягучее, вполне соответствующее духу поминок. В глубине гостиной, на диване, молча курили Диана и Настя. Печальная Настя была в темной вязаной кофте, ужасно не шедшей к ее детскому, простодушному лицу в веснушках. От слез ее глаза покраснели, а нос распух. Зато Диана сегодня выглядела безупречно. На ней была узкая серая юбка и обтягивающий стальной свитер с высоким горлом. Холодный тон придавал ее красоте отрешенность и недоступность. Впрочем, в этой обдуманной элегантности было что-то бездушное. Если бы речь шла о моих поминках, то я бы предпочел чуть больше небрежности.

Диана скользнула по мне дерзким ярким взглядом, обожгла усмешкой и, едва кивнув, отвернулась. Настя, напротив, встрепенулась и подалась мне навстречу. Ее влажные глаза на миг просияли.

Кроме них здесь было с полдюжины девушек, длинноногих и ярко накрашенных, частью из нашего театра, частью приблудных, но все в коротких черных юбках и черных колготках. Расположившись за празднично накрытым столом, они хихикали и шушукались. Судя по их позам и бросаемым украдкой взглядам, они были готовы к любым проявлениям скорби, как групповым, так и индивидуальным.

Однако Пономарю сейчас было не до них. Отойдя в угол, он свистящим шепотом спорил о чем-то с Боней. Боня возбужденно сверкал очками и пытался его убедить, а Пономарь с сердитым видом мотал головой, не соглашаясь. К их разговору прислушивался толстый добродушный увалень с русыми волосами и сонными прозрачными глазами, прозванный в насмешку за свою медлительность Леха-Метеор. После ухода Плохиша в большую политику Пономарь нуждался в подручном и пробовал на эту вакантную должность то одного, то другого из своих людей. Леха-Метеор работал в бригаде Пономаря водителем, был предан ему по-собачьи, но умом не блистал, и Пономарь с его возвышением тянул, хотя и держал подле себя.

Метеор явно не понимал ни предмета их спора, ни того, как это Боня осмеливается возражать Пономарю. Он переживал за хозяина, и, подавляя желание вмешаться, часто вздыхал, сложив татуированные руки на тяжелом круглом животе.

— Слыхали новость? — крикнул нам Боня. — Генерал сбежал!

Мы с Виктором так и застыли в дверях.

— Как сбежал?

— Куда сбежал?

— Вечно ты людей с толку сбиваешь! — недовольно проворчал Пономарь Боне. — Они же про Лихачева думают! А ты им про другого генерала.

— При чем тут Лихачев? — в свою очередь удивился Боня. — На хрен он кому нужен? Я про этого Раздолбае-ва! Ну, кто у нас в «Золотой ниве» был...

— А этот-то куда подевался? — спросил Виктор. — Зачем ему бежать? Со страху, что ли?

— То-то и оно! — подхватил Боня. — Весь город на ушах стоит! Все его ищут: и менты, и бандиты. Со вчерашнего дня тырится!

— Что ты гонишь?! — поморщился Пономарь. — Вчера он не прятался, а на допросе в прокуратуре парился. Вечно ты лепишь все подряд. Композитор, блин, Тихон Хренников.

— Это не я композитор, а генерал! — защищался Боня. — А я за свои слова отвечаю. Раздолбаев же сам московский, а у нас в гостинице жил, — принялся объяснять он нам. — Владик ему люксовый номер снимал в «Утесе». Охранники его туда вчера с допроса привезли и по домам разъехались. Утром ждут его, ждут, а его все нет. Они поднялись к нему на этаж, стучат, никто не открывает. Они к администратору, открыли номер, а там пусто. Генерала и след простыл. Куда он свалил — неизвестно. Как сбежал, когда — никто не заметил. Вещи его на месте. В гостинице все в непонятках. Он не выписывался. Никому ничего не говорил.

С минуту Виктор размышлял.

— Ты думаешь, это он всех кинул? — спросил он Боню.

— А кто же?! — воскликнул Боня. — Я, что ли? Он, конечно. Горемыкин. Сколько же народу он обул — чума! Я с самого начала подозревал, что это он Владика грохнул и бабки хапнул!

— Что ж ты молчал тогда? — ядовито возразил Пономарь. — Сейчас-то ты что угодно скажешь!

— А я и не молчал! — нахально заявил Боня. — Я всю дорогу всем доказывал, что это он, даже Андрею плешь проел, просто меня никто не слушал. Подписи чьи на платежках были? Владика и Горемыкина! Бухгалтерии кто приказы отдавал? Владик и Горемыкин! Ключи от сейфа, документы у кого? Да тут, что ни возьми, ко всему доступ имели лишь два человека. Значит, либо один, либо другой. Владик — в гробу, кто остается? Тут, небось, даже Метеор дотумкает.

Метеор был недосягаем для Бониного сарказма. Он вопросительно посмотрел на Пономаря и неуверенно усмехнулся.

— Могу, конечно, — промямлил он. — Если надо.

Пономарь махнул рукой, показывая, что не надо. Виктор растерянно потер лоб.

— А ведь Боня прав, — пробормотал он. — Логично объясняет. И как это мы этого генерала проворонили?

Боня расцвел.

— Само собой, я прав! — не удержавшись, поддакнул он, торжествуя.

— Да замолчи ты! — прикрикнул на него Пономарь с досадой. — Там все не так просто, — он замялся, словно не знал, как продолжить. По его лицу было ясно, что обсуждать все подробности данной темы он не хочет. — Там другие люди тоже могли вмешаться.

— Какие другие люди?! — горячился Боня. — Откуда там другие люди?! От сырости, что ли? С другими людьми делиться надо, а он скорее удавится, чем рубль кому-нибудь отдаст. Я как рассуждаю? Раздолбаев всю жизнь в органах, у него есть нужные связи. Он заранее все рассчитал, выписал, допустим, из чужого региона двоих парней, которые в «горячих точках» служили, кинул им по паре косарей, а они за такие деньги кого хочешь, замочат. Они же сейчас зубы на полку кладут, а кроме как стрелять, ничего не умеют. Вот черт перекрученный! — снова взорвался Боня. — Всех вокруг пальца обвел. Солдафона тупорылого из себя корчил, грудь колесом выкатывал, люди и купились! Менты с него даже подписку о невыезде не брали. А он хитрее всех оказался!

— Надо что-то предпринимать, — забеспокоился Виктор, поворачиваясь к Пономарю. — Давай мы своих ребят подключим. А то он так и вправду смоется.