Эд Макбейн - Златовласка

– Да? – сказал я.

– Мистер Хоуп, это снова ваша жена, – сказала Синтия. – Вы можете поговорить?

– Хорошо, соедините, – ответил я и посмотрел на часы. Было почти десять минут одиннадцатого; Джейми будет здесь через двадцать минут, а я еще не переговорил с Фрэнком.

– Алло? – сказала Сьюзен.

– Да, Сьюзен, в чем дело?

– Ты все еще сердишься? – спросила она.

– Нет, просто спешу.

– Я сожалею о вчерашнем.

– Все о'кей, – сказал я. – Сьюзен, я действительно не могу сейчас разговаривать. Поговорим, когда я вернусь домой, ладно?

– Ты не забыл о сегодняшнем вечере, да?

– А что такое сегодня вечером?

– Открытие галереи, а потом обед у…

– Да, верно. У меня записано в календаре. Ладно, а теперь мне надо идти.

– Хорошо. Поговорим вечером.

– Прекрасно.

– Ты не знаешь, когда вернешься?

– Сьюзен, я только вошел. Я даже не…

– Хорошо, дорогой, не буду тебе мешать, – сказала она.

– Поговорим позже, – сказал я.

– Да, до свидания.

– До свидания, – попрощался я, повесил трубку и снова собрал вещи. Я как раз шел по коридору, когда из своего кабинета вышел Фрэнк.

Некоторые утверждают, что Фрэнк и я похожи. Не вижу ни малейшего сходства. Во мне шесть футов два дюйма, и вешу я сто девяносто фунтов. Фрэнк полдюйма не дотягивает до шести, а весит сто семьдесят, за которыми следит как ястреб. У нас обоих темные волосы и карие глаза, но лицо у Фрэнка более круглое, чем у меня. Фрэнк утверждает, что в мире существует только два типа лиц – поросячьи и лисьи. Однако свое круглое лицо он относит к типу лисы, а мое продолговатое – к типу поросенка. Ни в одной из категорий нет ничего обидного, утверждает он, просто они изобретены, чтобы облегчить классификацию. Фрэнк впервые рассказал мне о своей системе в октябре прошлого года. С тех пор, на кого бы я ни посмотрел, автоматически относил каждого к той или иной группе.

– Зачем Джейми едет сюда? – немедленно спросил он.

– Это я его попросил. Он солгал мне по поводу игры в покер, Фрэнк. Уходя, он был в выигрыше…

– Откуда ты знаешь?

– Марк Голдмен играл там вчера.

– Почему тогда Джейми говорит, что проигрывал?

– Вот это я и хочу у него спросить.

Минут пятнадцать спустя Джейми был в конторе. Он выглядел отдохнувшим, был чисто выбрит, одет в белый полотняный костюм и темно-синюю спортивную рубашку с распахнутым воротом. Фрэнк пожал ему руку и выразил соболезнования. Я спросил Джейми, не хочет ли он выпить, но он посмотрел на часы и отрицательно покачал головой. Я взглянул на Фрэнка – Фрэнк кивнул.

– Джейми, – приступил я к делу, – мы твои адвокаты, и мы бы хотели задать тебе те же вопросы, что и полиция. Нам нужны ответы на них до того, как их получат полицейские.

– Хорошо, – ответил Джейми. В его голосе прозвучала та же нотка озадаченности, что и по телефону.

– Тогда давай напрямик, – сказал я. – Не будем ходить вокруг да около. Мне нужна только правда. Человек по имени Марк Голдмен вчера играл с тобой в покер. Ты встречался с ним прежде. Мы с ним как-то завтракали вместе в «Голубой лагуне», и я представил вас друг другу. Наверное, ты забыл его. Мужчина с усами, примерно твоего роста…

– Ну и что? – спросил Джейми.

– Сегодня утром я играл с ним в теннис. Он сказал мне, что ты был в выигрыше, когда бросил играть. Это правда?

– Нет, я проигрывал, – ответил Джейми.

– Сколько ты вчера проиграл? – спросил Фрэнк.

– Долларов тридцать – сорок.

– И решил отправиться домой?

– Да.

– Но вместо этого поехал в бар пропустить там глоточек. Как это понимать?

– Мне было не по себе. Из-за проигрыша.

– Из-за проигрыша? – повторил Фрэнк.

– Да.

– Джейми, – сказал я, – детектив Юренберг намерен переговорить со всеми игроками, которые были там вчера вечером. Вот зачем он спросил их имена. Он, конечно, дойдет и до Марка Голдмена, хотя он был одним из тех, чьих имен ты не знал. Марк скажет ему то же самое, что и мне. Что ты был в выигрыше, когда вышел из игры. Что ты сослался на усталость и собирался отправиться домой выспаться. Так вот, если ты не докажешь, что ты был потом в баре, Юренберг может подумать, что ты действительно отправился домой. Он решит, что ты добрался туда гораздо раньше, чем без четверти час, когда позвонил мне. Значит, он вправе подумать, что, возможно, ты к тому времени мог убить Морин и детей. Так вот, Джейми…

– Я их не убивал.

– После игры в покер ты отправился прямо домой?

– Нет. Я уже говорил тебе, куда я отправился. Поехал в бар «Наизнанку».

– Джейми, здесь идет речь об убийстве первой степени, – вмешался Фрэнк. – Это смертный приговор.

– Я никого не убивал.

– Но ты был в выигрыше, когда бросил играть?

– Какое это имеет значение?

– Если ты был в выигрыше, остальные игроки так и скажут полиции. А та заинтересуется, зачем ты сказал, что проигрывал. Так как же, Джейми?

– Да, я выигрывал.

– Хорошо. Тогда почему ты бросил играть?

– Я устал. Было именно так, как я сказал. Я хотел пораньше поехать домой, чтобы отоспаться.

– Но вместо этого отправился в бар?

– Да.

– Это неправда, – проговорил я.

– Это женщина? – вмешался Фрэнк.

– Нет.

– Это женщина, – настаивал он.

– О, Господи!.. – воскликнул Джейми и закрыл лицо руками.

– Расскажи нам все, – попросил я.

И он начал рассказывать.

Часы на стене кабинета Фрэнка, казалось, вдруг остановились: существовало только настоящее – история Джейми. Это была такая же история, которую я мог поведать бы Сьюзен, если бы ее не оборвал звонок Джейми. По мере того, как он рассказывал, я представлял себя на его месте, признаваясь себе не в жестоком убийстве, нет, но тем не менее в убийстве – в безжалостном удушении своего второго брака. Я представлял себя на месте Сьюзен, выслушивающей признание, которое я не сделал ей прошлой ночью и которое сейчас произносил Джейми. И наконец, я представил себя на месте Морин, не в состоянии избегнуть смертоносного лезвия в забрызганной кровью клетке.

Это был кошмар.

Они договорились встретиться в одиннадцать вечера. Без четверти одиннадцать он выигрывал уже около шестидесяти долларов. Последние полчаса он отчаянно рисковал, надеясь свести выигрыш к сумме, которая позволила бы ему с честью выйти из игры. Но каждый раз риск приносил выигрыш – он оставлял две карты по краям «стрита», а прикупив, заполнял его, оставлял одного туза, а прикупал полное «каре», подымал ставку, имея на руках пару двоек, а противник сбрасывал сильную карту. Похоже, он на самом деле никак не мог проиграть. Позже, лежа с ней в постели, он шептал, что ему повезло в картах, так вдруг ему не повезет в любви?.. Он еще не знал, что грядет самая ужасная ночь в его жизни.

Игра в покер служила алиби на воскресную ночь. По средам у него не было приема, и он тоже отправлялся к ней. Морин принимала его ложь без вопросов. Но когда он уходил в последний раз, один из игроков, который был в проигрыше, спросил: «Куда это ты так мчишься, Джейми, уж не к подружке ли?» До этого момента он думал, что все шито-крыто. И теперь он мимоходом бросил: «Конечно, конечно, к подружке», и пожелал всем доброй ночи, – но повисшая в воздухе реплика не давала ему покоя. В супружеской неверности он собаку съел. До встречи с Морин он обманывал первую жену шесть лет, позже он регулярно встречался с Морин, прежде чем попросил развод. Он знал, что мужчины хуже женщин, когда дело доходит до сплетен, и страшно беспокоился, что его ранние выходы из игры вызовут пересуды. Но поскольку он уже вышел из игры, то, значит, пошел на риск. Он мог надеяться лишь на везенье, которое было к нему в этот вечер благосклонно.