Эд Макбейн - Златовласка

Он сообщил, что именно Морин была той женщиной, которая ему позвонила; что она хочет с ним встретиться и попросила приехать к ней домой. Она назвала его сестер маленькими девочками, да, точно, именно так он и выразился – что маленькие девочки и Морин, все трое, были там. Но с какой стати она сообщала все это? Или она сделала это для того, чтобы убедить его, что она одна, если не считать детей? Может, потом она добавила, что Эмили и Ева уже спят – намекая тем самым, что горизонт чист?

«Она была напугана».

«Почему?»

«Она… она не знала, что ей делать».

«В каком смысле?»

«Не знаю».

У Майкла Парчейза была весьма своеобразная манера не знать и не помнить. Он смог в деталях описать вышитую розетку на ночной рубашке, но при этом никак не мог вспомнить, почему схватил кухонный нож и погнался за своей мачехой в спальню. Поцеловал ее. «Я обнял ее и поцеловал». Может, он пытался признаться мне в том, что изнасиловал ее? Может, именно это он и старался забыть – что был вынужден убить ее, потому что прежде изнасиловал? Но ведь он уже говорил мне, что не насиловал Морин, и, похоже, был искренне потрясен, когда признался в том, что поцеловал ее. «Он была женой моего отца, а я ее поцеловал!» Юренбергу он сообщил только, что крепко обнял ее – так что, возможно, он постепенно подводил нас к истине: «Я сжал ее в объятиях, я поцеловал, я изнасиловал ее, да!»

«Ты поцеловал ее, когда она уже была мертва?»

«Да».

В этом случае, предположив, что слово «поцеловал» было не чем иным, как более мягким выражением ужасного, можно было понять, что Майкл Парчейз не отправился в полицию. Возможно, он и был тем, кем назвал его Джейми, – чудовищем.

«Эмили ты тоже поцеловал?»

«Нет, только мою мать».

«Свою мать?»

«Морин».

У меня отпало всякое желание продолжать дальнейшие исследования. Поэтому я полностью отключился от нашего с Майклом разговора – так же, как и от всех этих разговоров об убийстве. Наш хозяин беседовал с итальянцем, улещивая его и утверждая, что открытие галереи прошло просто замечательно.

Хозяйка уже звала нас к столу.

Домой мы вернулись без двадцати двенадцать. Я заглянул к Джоанне, увидел, что она крепко спит, и прошел к себе в кабинет, чтобы прослушать автоответчик. Первый звонок был от клиента, для которого я недавно составил завещание. Он сообщил, что его сын был арестован за ведение мотоцикла со скоростью девяносто миль в час в сорокамильной зоне. Я пометил себе на календаре позвонить ему утром и снова включил аппарат. Следующей была Карин Парчейз. Она оставила свой номер телефона и просила, чтобы я срочно перезвонил ей. Если судить по тому, что Джейми рассказал Юренбергу, его дочь последние три года проживала в Нью-Йорке. Однако ее телефонный номер был явно калузским. Я тут же набрал его.

– Отель «Калуза Бэй», добрый вечер, – послышался голос в трубке.

– Будьте добры, попросите мисс Карин Парчейз, – сказал я.

– Одну минуту, сэр.

Я ждал. Слышно было, как на другом конце линии звонит телефон. Я принялся считать звонки. Я уже собрался повесть трубку, когда послышался женский голос:

– Алло?

– Мисс Парчейз?

– Да.

– С вами говорит Мэттью Хоуп.

– О, здравствуйте, мистер Хоуп. Я ждала вашего звонка, а сколько сейчас времени? Я была в душе, куда же я положила свои часы? Без четверти двенадцать – это не слишком поздно? Мне бы хотелось встретиться с вами. Вы не могли бы подъехать сейчас? Это так важно…

– Ну…

– Номер четыреста первый, – перебила она. – Нельзя ли минут через десять? Я буду ждать. – И с этими словами она повесила трубку.

Карин Парчейз, высокая, гибкая, была одета в полосатый восточный халат, застегнутый до горла, с разрезами по бокам. Голубые глаза ее были подкрашены синим, а влажные волосы были закутаны полотенцем под цвет халата. Открыв дверь, она проговорила:

– Входите, как вы быстро добрались, – глотая слова так, что они слились в одно приглашение-наблюдение. Она повернулась и стремительно прошла в комнату, прикрыв за собой дверь.

Она очень походила на своего отца. Те же светло-голубые глаза и изогнутые брови, такой же выступающий вперед нос и тонкие губы. Но, кроме всего этого, в ее хрупкости было нечто чисто женское: широкие рукава халата скрывали тонкие руки, в боковых разрезах халата мелькали стройные ноги.

– Не хотите ли выпить? – спросила она. – Немного коньяку? Мятного ликера?

– Коньяк, если можно, – попросил я, и, к моему удивлению, она тут же подняла трубку телефона, чтобы сделать заказ. Позже я сообразил, что молодая женщина, путешествующая в одиночку, обычно не отягощает свой чемодан комплектом напитков. Я чувствовал себя неотесанным увальнем. Холодная самоуверенность Карин Парчейз вызывала неловкость: она была еще слишком юной. Какой возраст назвал тогда Джейми? Двадцать два?

– Говорит мисс Парчейз из номера четыреста первого, – сказала она в трубку. – Пожалуйста, пришлите в номер коньяк и «Гранд Марнье», – она посмотрела на меня, – «Курвузье» подойдет?

– Да, – ответил я.

– Пусть будет «Курвузье», благодарю, – сказала она, повесила трубку и сразу добавила: – Я обо всем прочитала в «Пост», эта газета выходит в Нью-Йорке. Вам она знакома? Там было сказано, что мой брат признался в убийстве Морин и девочек. – Она покачала головой и достала сигарету из пачки, лежавшей на туалетном столике. Прикурив, она продолжала: – Из Нью-Йорка есть рейс в пять сорок пять. – Она погасила спичку, выдохнула струю дыма. – Я прилетела в начале одиннадцатого и позвонила вам сразу же, как только очутилась в номере.

– Почему именно мне?

– В газете говорилось, что Майкла представляете вы. Разве не так?

– Более или менее.

– Как вас понимать, мистер Хоуп?

– Это значит, что, похоже, ваш брат не желает, чтобы его интересы представлял кто-либо.

– Я люблю своего брата, но он кретин…

– Примерно так я ему и сказал.

– Он не совершал этих убийств.

– Он утверждает обратное. Я присутствовал, когда он делал свое заявление полиции.

– Мне наплевать, что он говорил в полиции, – заявила Карин. – Мне известно другое.

– В ваших словах чувствуется убежденность.

– Потому что так оно и есть, – сказала она и поднялась, чтобы взять со стула у окна кожаную сумочку. Она порылась в сумочке и достала оттуда белый конверт стандартного размера. – Я получила это письмо от Майкла на прошлой неделе, – сказала она. – Мне кажется, вам следует это прочесть.

Письмо было адресовано мисс Карин Парчейз на ее адрес в Сентрал-Парк-Уэст. Обратный адрес Майкла был указан в верхнем левом углу конверта. Я открыл конверт и вытащил из него четыре отпечатанных на машинке листа. В листки был вложен еще один конверт цвета овсянки. На втором конверте от руки был написан адрес Майкла в Бухте Пирата. На конверте стояли инициалы Б. Дж. П.